Алексей Иванов - Сердце Пармы [litres]

– Душа моя… – шептали его губы.

– Уйдем с дороги, – шепотом ответила ламия. – Уйдем в парму… – И вдруг она дернулась, вырываясь из его рук, и завизжала: – Ош!

Вольга успел увидеть только ее вытаращенные в ужасе глаза, как его словно ударили мягким бревном и отшибли в придорожные кусты. Он рванулся обратно на дорогу, ломая ветви и раздирая кожу.

Тиче неслась прочь, а за ней гнался медведище – не бурый, а весь какой-то зеленый и заплесневелый, точно из могилы. Он бежал как волна – то плечи вверх, то крестец. Он нырнул вперед еще раз и с лету сбил лапой Тиче с ног, покатил по дорожной грязи, подмял под себя.

Вольга, выдернув меч, в два прыжка настиг медведя, ухватил рукоять меча обеими ладонями и всем своим весом вогнал клинок медведю в спину, в шерсть, под левую лопатку. Зверь вскрикнул по-человечьи, осел набок, повернув к Вольге узкую морду, и грузно лег на ламию. Пасть его приоткрылась, дохнув смрадом, проклокотал последний рык, будто дальний гром, и на Тиче потекла черная, густая медвежья кровь. Вольга схватил медведя за огромную лапу, не боясь предсмертной судороги, и перевалил его на сторону.

Тиче лежала ничком, вся в грязи, в крови, в перепутанных кольцах длинных волос. Вольга ошеломленно уставился на нее. Еще мгновение назад он ее обнимал, а сейчас она – мертва?.. По-волчьи завыв, Вольга подхватил Тиче, ощущая, как страшно и безвольно обвисает ее тело в его руках, перенес на траву, положил, стал грязной ладонью стирать грязь с ее лица, а потом, спохватившись, прижался ухом к ее груди и только тогда услышал ровный, спокойный толчок сердца – будто молотком стукнули в ухо.

С княгиней на руках он бежал по тропе на гору – спотыкался, но не падал, задыхался, но не останавливался. Он не мог думать, не мог перевести дух, его словно расколола пополам трещина дикой боли.

Ратники на заставе, побросав дела, высыпали навстречу, перехватили его ношу, положили на кафтан у костра.

– Что за баба? Откуда? Чего с ней? – слышал Вольга, но не мог ответить, лишь всхлипывал и мотал головой.

Расталкивая парней и мужиков, к Тиче пролез Фока, встал рядом на колени. В одной руке у него был ком мокрого мха, в другой – нож.

– Держи дурня! – рявкнул Фока, и ратники ухватили за плечи и локти Вольгу, дернувшегося к Тиче при виде ножа.

Фока стер корку крови и грязи с губ Тиче, поднес к ним лезвие, подержал, затем перевернул. Лезвие запотело.

– Дышит, жива, – сказал сам себе Фока. – Ну-ка, все прочь!..

Он начал вспарывать рубаху от горла до подола, разложил ее, обнажив тело, стал осторожно щупать ключицы, плечи, ребра, живот своими толстыми и, казалось, неуклюжими пальцами.

– В костях я толк знаю… – бормотал он. – Нет, сломанных нету… Синячища вон, ссадины, а не пухнет… Может, где что и лопнуло, но без сдвига… Жить будет. Должна очухаться. Что с ней было-то, сотник? Где ты ее нашел?

– На дороге у медведя отбил, – хрипло ответил немного опомнившийся Вольга. – Чего она глаза-то не открывает?

Лицо Тиче было измученным, враз истончившимся, бледным. Синие тени лежали в глазницах.

– Обморок, напугалась, – пояснил Фока. – А кто она?

– Княгиня.

Ратники даже отшатнулись.

– Э… ну-ка давайте все отсюда, – нашелся Фока, прикрывая Тиче разрезанной рубахой. – Да-а… – Он поскреб бороду, разглядывая княгиню. – Ну и дела. Я слыхал, что она того, блаженная… Убегала из дому, говорят, не раз… Ну и вот.

– Ладно, оставь ее, – сморщившись, сказал Вольга. – Если обморок, то очнется. Иди, а я посижу.

Ратники, оглядываясь, разошлись. Отошел и Фока. Вольга сходил в избу, принес одежду, сунул под голову Тиче, укрыл сверху. Потом умылся из бадьи и уселся рядом на полено. В голове было пусто.

Без мысли, без движения он сидел весь день. Отказался есть. Тиче в себя не приходила.

– Фока, – позвал Вольга. – Ты лекарь? Что делать с ней?

Фока приблизился, встал над княгиней, почесывая поясницу.

– Какой я лекарь? – пробурчал он. – Так, кость вправить, перевязать, прижечь… Ежели у нее только испуг да ушиб, то уж встала бы, а ежели чего другое…

– Чего?

– Ну… внутренность какая порвалась… Всякое бывает… Короче, сотник, в Чердынь ее надо. Я тут не помощник. Там на посаде бабка пермячка живет, Мухоморницей зовут. Если можно вылечить – она вылечит. Только, я понимаю, скорей надо, а то ведь кровь в брюхо течет.

– Запрягай тогда мне Воронка, – вставая, решил Вольга.

На заставе был единственный конь – старый мерин Воронок. На нем возили воду с Вишеры. Воронка запрягли в телегу, выбросили из кузова бадью, наложили гору лапника и сверху устроили княгиню.

– Возьми сопровожатых, – посоветовали Вольге. – Путь неблизкий, ночью поедешь.

– Не надо, – угрюмо отмахнулся Вольга.

По медному от заката склону телега съехала с горы. В сумерках миновали росстань. На туше убитого медведя уже скакали птицы, какой-то зверек порскнул в кусты. Вольга вытащил свой меч, обтер о шкуру, сунул в ножны.

Воронок, пугаясь и вздрагивая, робко шел по дороге, тянул телегу. Настала ночь. В облаках над пармой летела косматая луна. Вольга снова выволок меч и положил рядом с собой. Он услышал за спиной тихий смех и резко оглянулся, дернув вожжи. Воронок встал.

Тиче сидела в телеге – почти голая в разрезанной рубахе, словно светящаяся во тьме. Глаза ее сияли. Волосы гривой кудрявились вокруг головы, петлями извивались по плечам, на грудях. Тиче смеялась, и Вольге стало страшно. Он знал, что имеет дело с ведьмой, с ламией, и никогда этого не боялся, а вот теперь ему стало страшно, до полусмерти страшно.

Он нашарил меч, сполз с телеги и попятился.

– Так ты невредима? – хрипло спросил он.

– Конечно, – она кивнула. – Разве же Ош меня обидит? Я его сама позвала.

– Зачем?

– Я – ламия. Меня на гору Полюд не пускает. Я туда попасть могу, только если кто меня на руках занесет, без меча у пояса. Ты занес.

Вольга молчал, потрясенный.

– Вольга, не ходи в Чердынь, – попросила Тиче и потянулась к нему; кудри посыпались с голых плеч. – Будь со мной, люби меня всю ночь. Не ходи в Чердынь, там тебя убьют.

– Почему?

– Там всех убьют. И князя, мужа моего, и княжичей, моих сыновей, и всех ратников, и монахов, и мужиков, и баб – всех.

– Кто?

– Вогулы. Хакан Асыка пришел и много хонтов привел. Завтра ночью он Чердынь возьмет.

– Не было вогулов на Вишере…

– Были. Они от заставы за лесами, за скалами прячутся. Вы их не видели. Они вашего сполоха боятся, хотят Чердынь внезапно взять.

– Так вот зачем тебе на заставу было надо… – без голоса сказал Вольга, взмокнув от внезапного предчувствия.

– За этим, – согласилась Тиче. – Ведь я же ламия, жена хумляльта. Твоя застава вся спит непробудным сном. Я ратным людям твоим в котел с пищей дурман бросила. Они и заснули. А ты не ел.