Алексей Иванов - Сердце Пармы [litres]

Посреди поляны горел небольшой костер. Возле него сидели двое: Леваш и какой-то пожилой человек в одежде из звериных шкур. Матвей поднялся и подошел к огню. Разговаривали по-вогульски.

– Кто это? – резко спросил Матвей, перебивая незнакомца.

– Юмшан, – кратко ответил Леваш.

Матвей открыл рот, закрыл, снова открыл и еле выдавил:

– Э… мы… в плену?

– Нет. Юмшан один.

– Он у нас в плену?

– Тоже нет. Он назначил тебе и мне встречу под Семью Соснами. Вот мы и встретились.

– Ничего не понимаю! – Матвей помотал головой.

– Я договорился с ним, – пояснил Леваш. – Помнишь, там, за Покчей, когда проплывали вогульский дозор? Вот тогда и договорился. Нифонт убил его воинов, чтобы те не донесли о нашей встрече Асыке, а Юмшан убил Нифонта, чтобы Нифонт не донес о ней князю Михаилу. Так было условлено. Понятно?

– У-у, какие дела… – протянул Матвей, усаживаясь на корточки. – И зачем же Юмшану эта встреча? И почему нашим отцам не надо про нее знать?

Леваш усмехнулся, пошурудил палочкой в костре. Юмшан глядел на Матвея.

– Ладно, давай напрямоту, – раздраженно велел Матвей.

– Хорошо, – согласился Леваш. – Владыка знает о том, о чем мы сейчас будем говорить. И он благословил желание Юмшана, потому что оно – на пользу русскому делу. А желание таково… Нам с тобой не надо торопиться на Вычегду. Ехать – надо, а торопиться – нет.

– Это почему?

– Потому что надо дать Асыке время, чтобы Чердынь ослабла. Тогда князь Михаил выйдет с дружиной биться в поле.

– И… что? – замерев, осторожно спросил Матвей.

– И князь Асыка убьет князя Михаила.

Матвей долго молчал, глядя в огонь.

– Я Покчу сгубил, – наконец сказал он. – И вогул хочет, чтобы в придачу я сгубил и отца с Чердынью?

– Ты не понял. Твоего отца убьет его отец, а не ты. А убив князя Михаила, князь Асыка не станет дальше жить. Он обещал. Ему больше незачем будет жить. Он умрет. Просто от старости. Он ведь очень старый.

– Что за чушь? – Матвей поморщился.

– Это ты так думаешь. А вогулы и думают, и поступают иначе. Ты просто еще их не знаешь. Так и вправду будет: Асыка убьет Михаила и умрет. Он только ради этого и пришел к Чердыни. Город ему не нужен. Он убьет князя, снимет осаду и уйдет, а потом умрет. Нам с тобой нужно только не торопиться, чтобы Чердынь ослабла и Михаил вышел в поле. Погибнет Михаил – и Чердынь будет спасена. Ты станешь князем, и Юмшан тоже станет князем.

– Князем? – тихо переспросил Матвей. Лицо его окаменело.

– Ты меня понял? – вкрадчиво осведомился Леваш.

Матвей кивнул.

– И епископ тоже хочет, чтобы я стал князем?

– Да. Твой отец – плохой князь.

– Он хороший князь. Его любят люди.

– Возможно. Но владыка считает, что ты будешь князем лучшим, чем твой отец.

– Ты предлагаешь мне стать отцеубийцей?

– Не ты его убьешь, а вогул Асыка. Зато ты спасешь свой город. И ты даже выполнишь отцов приказ – приведешь рать Мишнёва, отгонишь вогульские хонты. Надо только немного подождать. Не торопиться.

– Ты предлагаешь мне стать отцеубийцей… – повторил Матвей.

– Не я! – разозлился Леваш. – Он предлагает! – Леваш указал на Юмшана. – Владыка предлагает! Будь мужчиной! Будь князем!

– Быстро говорите… – вдруг сказал Юмшан. – Я плохо понимаю роччиз. Перескажи, как манси.

Леваш заговорил по-вогульски. Юмшан выслушал, утвердительно покачивая головой. Потом он вдруг тронул Матвея за плечо и тоже начал говорить, показывая на небо. Леваш переводил:

– Вот что хочет сказать тебе Юмшан… Всему в мире есть своя мера. Грех прерывать дело, пока его мера не исполнена. Но бессмысленно тянуть дело дальше, когда мера отмерена до конца. Князь Асыка доделает свое дело и умрет, потому что он – Призванный, он – хумляльт. Но русские не верят в мудрость людей Каменных гор. И князь Михаил исполнил свою меру. Он совершил великие дела. Он создал княжество, он построил столицу, он родил детей и постиг истину. Он сделал все, что от него надо богам. Его будут помнить всегда. Зачем ему еще жить дальше? Эта жизнь будет нужна ему одному, а больше никому и ничему – ни людям его, ни городу, ни земле, ни детям. Пусть лучше он уйдет по Пути Птиц как герой, сраженный достойным врагом. Это славная смерть! А если его душа-птица одряхлеет вместе с телом, она уже не пролетит по Пути Птиц. Князьям, героям, воинам надо жить, как птицам, чтобы после смерти пройти этим Путем. Когда вожак молод и силен, он летит во главе клина, и все летят за ним, гордятся и любуются им. Но когда вожак стареет, он падает, и ни одна птица не поддержит его своим крылом. Такова судьба. Никто не виноват. Юмшан говорит тебе, княжич, чтобы ты был птицей.

И Матвей остался под Семью Соснами.

Молодого чердынского десятника-пермяка звали Дайбог, и острые на словцо русичи сразу переделали в «Недайбог». Парень злился. Той ночью, когда сотник Вольга зажег на заставе Полюдов огонь и сгорел в нем, князь Михаил, не раздумывая, сказал Дайбогу:

– Что ж, теперь тебе сотником быть.

– Тогда пусть все зовут меня Волегом, – сразу ответил Дайбог, по-пермски переиначив имя «Вольга». Он думал, что Вольга – это не имя человека, а звание.

Каждое утро осады Волег, Иртег и Калина подъезжали к крыльцу княжьего дома. Князь выходил, сунув под мышку батожок с рукоятью, и рынды помогали ему влезть в седло. Лицо у него серело от боли, пот катился по лбу, но князь не стонал, не отменял утреннего объезда.

Вчетвером, не спеша, они объезжали валы и немногочисленные улочки острога. По большей части князь молчал. Не повеления его, а его вид заставлял людей подтянуться, собрать волю, подавить в душе страх и тоску, прогнать злые и подлые мысли, что точили и разъедали стойкость чердынцев. И Чердынь держалась, не покорялась.

…Князь Михаил, как и весь город, проснулся той ночью от монастырского набата – своего колокола в Чердыни еще не было. Над Полюдовой горой сияла искра сполоха. Тогда князь и велел позвать Дайбога.

– Напольные ворота открытыми держи, с караулами из двух десятков, – распоряжался Михаил, сидя на топчане и накручивая на ноги обмотки. – Три десятка по посаду разошли. Пусть народ будят, стариков тащат. Собирай весь харч и, главное, – соль; не смотри, где – чьё, все бери. Скотину в острог не пускай, всю забивай, а мясо и шкуры – сюда. Пяток коров помолочнее отбери сам и тоже сюда пошли. Мужики пускай несут с собой косы и топоры. Избы не жги. Кто сопротивляться станет, с тем не связывайся. Время дорого.

Стоя на обходе Спасской башни, над раскрытыми воротами острога, Михаил наблюдал, как в сером мороке рассвета идут по мостку в острог злые и раздраженные мужики с мешками за спиной, растрепанные и ревущие бабы с детишками. На посаде слышались крики и вопли, ржание крестьянских лошадей, мычание коров, падавших под ножами и обухами ратников.