Энн Пэтчетт - Голландский дом

Мэйв объяснила, что во времена, когда был построен дом, бальная зала на третьем этаже считалась последним писком моды. «Причуда, конечно, — сказала она. — Долго это не продлилось. Но если уж вы обустроили бальную залу на третьем этаже, переместить ее довольно-таки сложно». Мэйв показала им все до единой спальни в доме. Норма и Брайт единодушно решили, что комната Мэйв — самая лучшая; они уселись на ее широченный подоконник, а она задернула шторы. Они завизжали от смеха и закричали: «Нет, не надо!» — когда она снова их раздвинула. Когда экскурсия была окончена, Мэйв принесла из кухни стремянку, чтобы они могли по очереди завести напольные часы, хотя знала, что я уже сделал это в воскресенье утром.

Мэйв присела ко мне на кровать.

— Попробуй представить, как сильно мог ошеломить их этот дом — да и наше с тобой общество, — и показать им все целиком, а не только милые уголки, было, не знаю, дружелюбнее?

— Это было очень дружелюбно, — сказал я не самым дружелюбным голосом.

Мэйв положила руку мне на лоб, как делала, когда я болел.

— Они маленькие, Дэнни. А я сочувствую малышам.

Она уложила их в свою кровать; вернувшись, отец с Андреа перенесли спящих девочек в машину. Мэйв бросилась вдогонку: они забыли туфельки. Андреа, по словам Мэйв, была слегка подшофе.

К длинному списку всего того, за что мою сестру никогда не благодарили, добавим следующее: она была добра к этим девочкам. Если в комнате были отец или Андреа, она мягко игнорировала детей, но, оставшись наедине с Нормой и Брайт, она все время придумывала что-нибудь этакое: учила их вязать крючком, или позволяла им заплести свои волосы, или показывала, как готовить тапиоку. А они ходили за ней по дому, как парочка подобострастных кокер-спаниелей.

То, где мы ужинали в тот или иной вечер, диктовалось сложным набором домашних правил, установленных Сэнди и Джослин. Если отец возвращался с работы вовремя, мы втроем ели в столовой; Сэнди подносила нам тарелки, а мы вдыхали маслянистый запах лимонной полировки для мебели, туманом висевший над массивным столом. Но если отец задерживался или у него были другие планы, мы с Мэйв ели в кухне. В такие вечера Сэнди ставила в холодильник тарелку с едой, прикрытую листом вощеной бумаги, и, вернувшись, отец ел на кухне. Ну, наверное. Хотя, может, он шел с тарелкой в столовую, чтобы посидеть в одиночестве. Когда приезжали Андреа и девочки, мы, конечно же, ели в столовой. Если с нами была Андреа, Сэнди не только накрывала на стол, но и убирала после всего, тогда как если Андреа не было, мы каждый забирали свою тарелку и относили на кухню. Нам никак это не объяснялось, но мы все понимали, так же как понимали, что воскресным вечером мы с Мэйв и отцом соберемся на кухне в шесть часов, чтобы съесть холодный ужин, который Сэнди оставила нам накануне вечером. Андреа и девочки никогда не ужинали с нами по воскресеньям. Одни в целом доме, мы собирались втроем вокруг маленького кухонного стола и чувствовали себя почти семьей, хотя бы потому, что сидели вместе в крошечном помещении. Насколько большим был Голландский дом, настолько до странного маленькой была кухня. Сэнди сказала мне, это из-за того, что изначально предполагалось, что кухней будут пользоваться только слуги, а те, кто занимались строительством больших домов, саму идею предоставить слугам место, где развернуться, видали в районе крысиной жопки (выражение очень в духе Сэнди). В углу стоял маленький пластиковый столик, за которым Джослин лущила горох или раскатывала тесто для пирога, за ним же Сэнди и Джослин обедали и ужинали. Мэйв всегда бережно его протирала, когда мы заканчивали, и расставляла все по своим местам, потому что считала кухню частной территорией Сэнди и Джослин. То небольшое пространство, что там было, в основном занимала огромная газовая плита с девятью конфорками, шкафом для подогрева посуды и двумя большими духовками, в каждой из которых можно было запечь индейку. Остальная часть дома зимой представляла собой полярную шапку вне зависимости от того, сколько Сэнди подбрасывала дров, а вот в маленькой кухне из-за плиты всегда было тепло. Летом, конечно, все было иначе, но даже летом я предпочитал кухню. Дверь, ведущая к бассейну, всегда была распахнута, и рядом стоял вентилятор, разносивший повсюду дразнящие запахи. Я мог плыть на спине в бассейне под слепящим полуденным солнцем и вдыхать запах вишневого пирога, стоявшего у Джослин в духовке.

В воскресенье, на следующий вечер после того, как дочерей Андреа оставили на наше попечение, я внимательно наблюдал за Мэйв, полагая, что с ней явно что-то не так. Я определял уровень сахара в ее крови, как погоду. Я знал, когда она переставала меня слушать и была в полуобморочном состоянии. Я всегда первым видел, если она потела или бледнела. Сэнди и Джослин тоже это подмечали. Они знали, когда налить ей сока или сделать укол, но отца это каждый раз заставало врасплох. Он всегда смотрел как бы поверх ее головы.

Однако в тот раз дело было не в сахаре. И вот за ужином Мэйв выкинула самую умопомрачительную штуку из тех, которым я когда-либо оказывался свидетелем: очень осторожно, поддевая ложкой картофельный салат, она сказала отцу, что приглядывать за дочерьми Андреа — не наша забота.

С минуту отец просто сидел, дожевывая кусок курятины, который только что отправил в рот.

— У тебя были какие-то другие планы на вечер?

— Домашнее задание, — сказала Мэйв.

— В субботу?

Мэйв была достаточно хороша собой и достаточно популярна, чтобы ни единого субботнего вечера не проводить дома, но, как правило, она никуда не ходила, и впервые в жизни я осознал, что дело было во мне. Они никогда не оставила бы меня в доме одного.

— На этой неделе много задали.

— Однако, — сказал отец, — ты, похоже, справилась. Когда девочки в доме, ты тоже можешь делать домашнюю работу.

— В субботу я не сделала ни одного урока. Я развлекала девочек.

— Но ты же подготовилась, так? И завтра в школе не ударишь в грязь лицом.

— Дело не в этом.

Отец скрестил на тарелке вилку с ножом и посмотрел на нее:

— А в чем тогда дело, не подскажешь?

Мэйв была готова к этому. Она все продумала заранее. Возможно, она думала об этом с тех самых пор, как я взъелся на нее из-за экскурсии.

— Это дети Андреа, вот пускай она о них и заботится, а я здесь ни при чем.

Отец слегка качнул головой в мою сторону:

— За ним-то ты присматриваешь.

Она делала это утром, днем и вечером. Она это имела в виду? Обуза в виде еще двух детей ей не нужна?

— Дэнни мой брат. Эти девочки нам никто. — Все, чему когда-то учил ее отец, она теперь использовала против него: Мэйв, сядь прямо. Мэйв, если хочешь о чем-то меня спросить, смотри мне в глаза. Мэйв, не тереби волосы. Мэйв, говори четче, не жди, что кто-то будет любезно слушать тебя, если ты не потрудишься подать голос.