Георг Эберс - Каракалла. Иисус Навин

Он охотно уступил просьбе Мелиссы провести ее и Агафью к больному, однако же позволил им остаться при спавшем Диодоре только короткое время, а затем попросил диаконицу отвести для девушек, нуждавшихся в отдыхе, какую — нибудь комнату.

Матрона тотчас же встала, но теперь Мелисса робко, но настойчиво начала просить позволения остаться при больном и с беспокойством посмотрела на ключи в руке строгой матроны.

Тогда Андреас шепнул ей:

— Ты думаешь, что я хочу помешать тебе следовать за носилками? Но ты ошибаешься, да и к чему это послужило бы мне? Ты прорываешься сквозь стражу к важным господам из сената, ты находишь путь через озеро, сквозь ночной мрак и пьяную толпу на улице. Если бы я запер тебя на замок, ты не побоялась бы выпрыгнуть через окно. Нет, нет! Я признаюсь, что ты победила мои сомнения. Мало того, если бы ты вздумала теперь лишить нас твоей помощи, то мы просили бы тебя все — таки оказать ее нам. Но врач желает оставить Диодора в полном покое до рассвета. Он теперь отправился в Серапеум, чтобы приготовить ему там хорошее место. Ты тоже нуждаешься в отдыхе, но в надлежащее время тебя позовут. Иди теперь за вдовою Катериной. Относительно твоих, — прибавил он, обращаясь к Агафье, — не беспокойся. Мальчик уже послан к твоему отцу, чтобы сообщить ему, где ты находишься.

В комнате, которую диаконица отперла для девушек, стояла большая постель, которую Протерий, владелец дома, в прежние годы разделял со своею давно умершею женою. Теперь на ней свободно вытянулись две новые подруги; но при всем утомлении им, по — видимому, вовсе не хотелось спать. Они были так рады своему взаимному знакомству и им так много нужно было задать вопросов и рассказать друг другу.

Как только вдова Катерина зажгла лампу с тремя светильниками и вышла из комнаты, начался их разговор.

Голова более привязчивой Агафьи покоилась на плече Мелиссы, и когда та смотрела на ее прекрасное лицо и вспоминала, какою глубокою страстью портрет этой девушки наполнил сердце ее легкомысленного брата, или когда какое — нибудь доброе слово христианки в особенности приходилось ей по душе, она гладила темные распущенные волосы девушки, ниспадавшие густыми волнами с подушки.

И в самом деле, нужно было двум девушкам только испытать одно общее чувство, пережить одно общее приключение, провести один час в интимной близости, для того чтобы соединились их сердца; и им обеим казалось, как будто они безмолвно, плечо к плечу, поджидают рассвета, как будто они от колыбели разделяли одна с другою и радость, и горе.

При этом более мягкий характер Агафьи как бы укреплялся сознательною силою воли, высказывавшейся в разных словах Мелиссы; и когда христианка с трогательною простотою открыла язычнице свое богатое любовью и сострадательное сердце, то той показалось, что она заглянула в какой — то новый для нее, но сильно привлекающий ее мир.

Притом необыкновенная красота Агафьи казалась дочери художника чем — то божественным, и часто она с благоговением останавливала свой взгляд на чистых пропорциональных чертах христианки.

Когда Агафья спросила Мелиссу об ее отце, та отвечала коротко, что он со времени смерти ее матери часто бывает очень печален и суров, но, в сущности, имеет доброе и любящее сердце. Напротив того, христианка с пылким одушевлением говорила о теплом человеколюбии своего благородного отца, и набросанное ей в нескольких чертах изображение ее домашней обстановки было такого свойства, что язычнице трудно было поверить его правдивости.

Ее отец Зенон, уверяла Агафья, живет в постоянной борьбе с горем и страданием ближних и ему удается распространять счастье и благосостояние вокруг себя. Самые бедные стоят ближе всех других в его любвеобильному сердцу, и в своем имении за озером он собрал вокруг себя больных и несчастных. Ей самой предоставлено попечение о детях, и малютки льнут к ней, точно к матери. Ведь у нее нет ни брата, ни сестры. Затем разговор перешел на Александра, о котором Агафья желала знать все больше и больше.

И как охотно говорила Мелисса о веселом художнике, который до сих пор был солнечным светом ее безрадостного существования!

Многое можно было рассказать в его похвалу: как лучшие художники ценят его талант, несмотря на его молодость, как неизменно привязаны к нему его товарищи, как умеет он рассеивать мрачную меланхолию отца. При этом она вспомнила разные черты любви и великодушия со стороны Александра, о которых ей рассказывали или которых сама она была свидетельницею. На первые сбереженные им деньги он поставил на могиле матери вылитую из меди статую гения с опущенным факелом, чтобы порадовать этим отца. Однажды его полумертвого принесли домой после того как он вытащил из воды тонущую женщину и одного ребенка и напрасно старался спасти другого. Правда, он может быть сумасброден и необуздан, но никогда не был неверен своему искусству и любви к ней и к другим членам их семейства.

Как широко раскрывались глаза Агафьи, когда Мелисса рассказывала ей прекрасные вещи о своем брате, и как боязливо она прижимала голову к груди своей новой подруги, когда та признавалась ей, каким образом она в оргиастическом возбуждении сблизилась со своим возлюбленным.

В страхе, точно ей самой угрожало что — то ужасное, она схватила руку сестры художника, слушая ее рассказ о том, каким образом отважный Александр счастливо спасся от разных опасностей.

О подобных вещах Агафье никогда не случалось слышать в одиноком христианском доме по ту сторону озера, и они производили на нее впечатление, подобное тому, какое производят на мирных земледельцев рассказы смелых моряков, заброшенных к ним бурей.

— Знаешь ли ты, — вскричала, она между прочим, — все это мне очень нравится, хотя отец, наверное, не одобрил бы подобных вещей! Там, где твой брат рискует жизнью, он всегда делает это ради других, и это прекрасно, это выше всего. Он представляется мне подобным херувиму с пылающим мечом. Но ты не знаешь нашего Священного писания.

Тогда Мелисса пожелала услышать больше о книге, о которой часто упоминал ей Андреас; но кто — то постучал в дверь, и она быстро встала с постели.

Вслед за нею встала и Агафья, и, когда рабыня принесла свежей воды, христианка не позволила лишить себя удовольствия подать подруге полотенце, затем убрать ей волосы, застегнуть пряжкой ее пеплос и привести в порядок складки платья.

Ей, так долго мечтавшей о сестре, казалось, что она приобрела себе сестру в Мелиссе, и, служа последней, она целовала ее в глаза и губы и с милою настойчивостью просила посетить ее сегодня или завтра, после того как Мелисса сделает свое дело относительно своего жениха. Отец должен познакомиться с нею, говорила она, притом она желает показать ей своих бедных детей, своих собак и голубей. Она, Агафья, тоже придет к ней, когда Мелисса будет гостить у Полибия.