Пьер Леметр - Зеркало наших печалей [litres]

– Вы-то мне и нужны!

Главный цензор все больше напоминал шеф-повара, озабоченного притоком едоков. Цензурировалось все: радио, кино, реклама, театр, фотографии, книги, песни, докторские диссертации, отчеты общих собраний акционеров. Работы было невпроворот, и бедняга не знал, за что хвататься в первую очередь.

– Идемте, мне нужен человек на телефоне.

Служба телефонной цензуры располагалась в апартаментах на последнем этаже, сотрудники сидели в наушниках, слушая и прерывая разговоры солдат, звонивших домой из казарм, журналистов, общающихся с редакторами, и вообще все контакты, при которых могли быть разглашены секретные сведения. Контролю подлежало все, никто толком не знал, что делать, задача была необъятная.

Дезире выдали сборник толщиной в руку, где были собраны все «запретные» сюжеты – от перемещений генерала Гамелена до прогноза погоды на день, от информации о ценах на продукты до пацифистских выступлений. Все, что могло бы оказаться полезным врагу или подорвать моральный дух французов, подлежало жесткой цензуре.

Дебютом Дезире стал разговор рядового второго класса из Витри-ле-Франсуа с невестой.

– У тебя все в порядке, дорогой? – начала она.

– Тише, тише, тише! – прервал девушку Дезире. – Никаких упоминаний морального духа наших войск.

Она растерялась, помолчала и задала следующий вопрос:

– Ну погода хоть хорошая?

– Тсс-тсс-тсс, – вмешался Дезире. – О метеоданных говорить тоже не следует.

Последовала долгая пауза.

– Дорогая…

Солдат замолчал, ожидая, что его заставят замолчать, не дождался и продолжил:

– Что там у нас со сбором винограда?

– Ш-ш-ш… Французское вино относится к товарам стратегического значения.

Парень разозлился – больше из-за собственного бессилия – и решил свернуть беседу:

– Послушай, сокровище мое…

– Нет, нет, нет! Ни слова о Банке Франции.

Глухое молчание.

Девушка решилась:

– Ну ладно, пока, оставляю тебя твоим…

– Забудьте о пораженчестве!

Дезире был в ударе…

Два дня он выкладывался до предела и очень пожалел, когда приболевший коллега вернулся на рабочее место. Работа на «турецком фронте» много времени не требовала, и Дезире был счастлив заняться перлюстрацией писем. Он ввел несколько удачных новшеств, заслужив всеобщее восхищение.

Для начала усердный служака решил внедриться в синтаксис и упразднил все глаголы. Адресаты читали такие вот послания: «Мы… ферма, ты… Мы… от одного наряда до другого и не… что тут… Ребята часто… все…»

Каждое утро служба цензоров получала новые инструкции, которые Дезире брался исполнять с точностью и усердием. Если ему приходилось цензурировать информацию о пистолете-пулемете MAS-38 [32] MAS-38 (Оружейная мануфактура Сент-Этьена) – французский пистолет-пулемет, выпускавшийся в начале войны, когда Франция уже была частично оккупирована. , он, помимо глаголов, вымарывал все «M», «А» и «S». Получалось нечто невообразимое!

Работу Дезире сочли очень эффективной. Доверие к нему руководителя службы стало почти безграничным, и он занялся прессой. Каждое утро молодой цензор входил в величественный зал приемов «Континенталя», украшенный великолепными коринфскими колоннами, с потолками, расписанными задастыми ангелочками, садился за большой стол и занимался корректурой – вымарывал все, что считал нужным, и отсылал гранки в издательства. Сорок сотрудников, воодушевленных патриотическими чувствами и вооруженных «актуальными запретами» (они добавлялись ко всем предыдущим, так что в гроссбухе было уже больше тысячи страниц), выполняли трудную, но такую важную работу по вымарыванию.

Официантка из ресторана «У Даниэля» приносила теплое пиво и волглые сэндвичи, народ обсуждал полученные указания, после чего каждый брался за «операцию очистки». Нередко из-за приказов и инструкций случались нелепости, но никто не удивлялся, читая строчку: «…которая стоила… франков в прошлом месяце, а сегодня!..»

Репутация Дезире по части «оружейного раздела» была блестящей. Коллег восхищала его логика, согласно которой цензуру следовало трактовать в «расширительном смысле».

«Индуктивное умозаключение: враг проницателен!» – вещал он, нервно моргая.

Он убедительно доказывал, что цепочка аргументов связывает слово «оружие» через слова «разрушение», «ущерб», «жертва» и «невинность» со словом «детство», а значит, любая отсылка к семейной ячейке содержит скрытый стратегический элемент и должна быть вымарана. Говорил он при этом тихим голосом и робким тоном, что делало его доводы еще весомее, а потому безжалостно вычеркивались слова отец, мать, дядя, тетя, брат, сестра, кузен и т. д. На театральной афише пьеса Чехова превратилась в «Три…», название романа Тургенева – в «… и…», дело дошло до «Нотр… на небесах» [33] «Notre père qui êtes aux cieux» – начало молитвы «Отче наш» (Отче наш, иже еси на небесех!). и «Одиссеи Го…». Стараниями Дезире цензура стала одним из изящных искусств, а Анастасия, «Дама Цензура», злобная ханжа с ножницами [34] Имя Анастасия – женская версия древнегреческого мужского имени Анастасий, означавшего «переселение». Сейчас в большинстве доступных источников переводится как «воскрешенная», «возвращенная к жизни». В XIX в. цензуру стали изображать в прессе злобной старухой с ножницами. К середине века ее окрестили Анастасией за способность воскресать, хотя мы не раз считали ее похороненной навсегда. , готовилась стать восьмой музой.

– В сторону Седана [35] Седан – город и коммуна во Франции, в департаменте Арденны, расположенный на реке Маас близ границы с Бельгией. Прозван за стратегическое положение ключом к Франции. , насколько мне известно, – уклончиво ответил солдат на вопрос Габриэля.

Подобная приблизительность была неудивительна, учитывая мешанину приказов и контрприказов. Предстоял пеший марш, но ждали больше часа, прежде чем отправиться на вокзал, после чего пришла команда отходить к Майенбергу, а там почти сразу приказали вернуться на вокзал и грузиться в вагоны для перевозки скота. Немецкое наступление в Бельгии предвидели, но появление врага в Арденнах застало всех врасплох, и командование никак не могло решить, какие ответные меры следует предпринять.

Ни Шамбрие, ни Амбресак в походе не участвовали. Их послали в другое место. Старший капрал Ландрад мгновенно забыл о верных соратниках, расставание ничуть его не расстроило. Устроившись в углу вагона, он затеял игру в бонто с товарищами, которых еще не успел «ощипать», и проигравшимися, пожелавшими взять реванш. Неисправимые есть повсюду… Рауль выиграл сорок франков. Везучий паршивец! Куда бы ни попадал этот человек, он всюду находил азартную компанию.