Дженнифер Доннелли - Дикая роза

– Только на вершины холмов, – ответила Уилла, нежно дотрагиваясь до снимка. – Я любила лазать по горам больше, чем что-либо и кого-либо, за исключением Шейми. У нас с ним были грандиозные планы. Мы собирались побывать на вершинах всех гор мира. Мы часто говорили о качествах, присущих хорошему альпинисту. И пришли к выводу: главное – это всепоглощающее желание быть первым, увидеть то, что до тебя никто не видел. – Она грустно улыбнулась и добавила: – Это было много лет назад. Еще до того, как я потеряла ногу. До гибели Шейми. Но я по-прежнему думаю о Килиманджаро, Эвересте и других горах. И в своих снах я взбираюсь на них. Вместе с ним.

От Оскара не ускользнула пронзительная грусть в ее голосе.

– Жуткая это штука, – тихо сказал он, когда Уилла открыла перед ним дверь.

– Вы о чем? – спросила Уилла, доставая ключ из кармана.

– О том, что нами движет, – ответил Оскар и начал спускаться по лестнице. – Наша цель. Мы с вами оба ее пленники. У меня – музыка, у вас – горы. И никто из нас никогда не будет свободным.

– Мне думается, ценность свободы излишне завышена, – сказала Уилла, запирая дверь. – Кем был бы каждый из нас без своей цели? Кем была бы я без моих гор? Вы без вашей музыки?

Оскар остановился посередине лестничного марша и посмотрел на нее.

– Счастливым, – ответил он и пошел дальше.

Уилла невесело рассмеялась и последовала за ним.

Еще немного – и он умрет. Он это знал. Вот уже три дня, как он ничего не ел. Вода закончилась днем позже. Ни пищи, ни воды в лагере не было. Не было и надежд на их появление.

Солдаты, сторожившие их, ушли. В пустыне новости распространяются медленно. Об окончании войны здесь узнали через две недели после Дня примирения. Услышав, что наступил мир, солдаты забрали верблюдов, коз, все оружие, всю еду и воду и покинули лагерь. Семьдесят два британских военнопленных, уцелевших после атак подводных лодок в Средиземном море, остались брошенными на произвол судьбы. В самом сердце пустыни.

Уходя, солдаты открыли двери камер. Спасибо и на этом. Те из бывших узников, кто еще держался на ногах, смогли хотя бы обследовать лагерь в надежде отыскать случайно оставшиеся съестные припасы.

Обследование было коротким и безуспешным. Тюрьма, в которой содержались англичане, представляла собой несколько каменных хижин. Когда-то здесь была деревня. Хижины превратили в камеры, заделав металлическими листами окна и снабдив двери висячими замками. Не было ни отхожих мест, ни умывальников, ни коек. Постелями служило тряпье, расстеленное на полу. Кормили тем, что тюремщики считали пригодным для желудков пленных, – полугнилыми отбросами. Днем воздух раскалялся до ста десяти градусов, а ночью температура опускалась ниже пятидесяти.

Из семерых членов экипажа «Эксетера», выживших после атаки германской субмарины, трое умерли от ран в первую же неделю. Три дня назад от голода умер Уокер. Минувшей ночью не стало Лиддела. Бенджамин еще держался, но тоже был на грани. Скорее всего, не дотянет до вечера.

А Эллис… Он не знал, жив сейчас Эллис или нет. Девять дней назад его старшина-рулевой вместе с еще двумя пленными отправился в Дамаск, поклявшись, что непременно туда доберется. Но между этим проклятым лагерем и Дамаском было более ста пятидесяти миль пути по жаре и пескам. Эллис и его спутники едва держались на ногах, ослабев от недоедания. Скорее всего, умрут в пустыне один за другим.

Значит, ни в Дамаске, ни в Хайфе так и не узнают о его судьбе, судьбе Бенджамина и остальных бывших военнопленных.

Три месяца назад немцы выловили его из моря. Он цеплялся за обломок деревянной конструкции. Форма на нем превратилась в лохмотья. Из носа и рта сочилась кровь. На затылке зияла глубокая рана. Вся правая часть – рука, нога и туловище – сильно обгорели.

– Когда немцы вас выловили, вы находились при смерти, – сообщил ему потом Эллис. – Вы бредили. Рассудок помутился. Вы даже забыли собственное имя.

Турецкие солдаты прозвали его Бир Гюзель – Красавчик. Такова была их незатейливая шутка, ибо с распухшим, израненным лицом он менее всего походил на красавчика.

Когда ему полегчало и он смог открывать глаза и говорить, то узнал, что несколько дней провалялся без сознания. Эллис и другие члены экипажа ухаживали за ним, не давая умереть.

Впервые очнувшись, он вообще ничего не помнил. Мало-помалу память стала возвращаться. Вспомнилась радиограмма, полученная с другого корабля. Торпеды, выпущенные германской подводной лодкой. Ужасающая гибель членов его экипажа. Гудение пламени и крики обреченных. А затем – жуткая тишина, когда корабль ушел под воду.

Караульные им почти ничего не рассказывали. Пленные и не знали, что война закончилась победой союзных сил, пока солдаты не вывели их из камер и не сообщили об этом. Турки с издевкой добавили, что теперь англичане свободны и могут идти на все четыре стороны. Указав на юг, они сказали, что Дамаск находится в том направлении и там сейчас англичане. На верблюдах туда добираться пять дней, если, конечно, пленные раздобудут верблюдов. Когда турки покидали лагерь, один из них обернулся и швырнул Эллису компас.

В ту ночь они посовещались, оценили скудные запасы пищи и воды и решили отправить в город небольшой отряд. Идти вызвались трое самых сильных и крепких. Выходили с надеждой, что сумеют попасть в Дамаск и привести помощь, пока еще будет кому помогать.

Его обожженные ноги еще не зажили. Ходить он не мог и едва мог сидеть. Естественно, ни о каком его походе в Дамаск не было и речи. Бо́льшую часть последующих одиннадцати дней он просто лежал в своей камере. Товарищи приносили ему крошечные порции воды и пищи. Потом не стало и этих крошечных порций.

Его окружали прекрасные люди. Он надеялся, что они выживут. Он уже не выкарабкается, а они должны жить. Он отчаянно надеялся, что помощь не запоздает.

Закрыв глаза, он погрузился в глубокий сон, рассчитывая не проснуться ни от ужасающей жажды, ни от грызущей боли в желудке. Ему снился маленький сынишка, мать ребенка и темноволосая женщина с зелеными глазами. Она стояла у подножия горы и улыбалась ему. Она была такой красивой. Настоящая роза, его дикая роза. Осталось совсем немного: отпустить боль, печаль и страдания. Отпустить все. Но однажды он обязательно разыщет эту женщину. Он знал, что так оно и будет. Уже не в этой жизни, а в следующей.

Он был готов умереть. Смерть его совсем не ужасала, однако звук громких, взволнованных голосов вернул его из забытья в лагерную действительность.

– Боже милостивый! Здесь покойник! А там – еще один!

Он слышал, как кто-то ногой распахнул дверь его камеры, которая из-за жары почти всегда оставалась закрытой.