Ксения Кривошеина - Оттаявшее время, или Искушение свободой

В Женеве ему предстояло жить у тёти Нины, в так называемом «Foyerdelafemme», которое находится в управлении Армии Спасения, где она прожила долгие годы. Тётя Нина, довольно рано выйдя за муж, перешла в протестантство и стала проповедовать. После смерти своего мужа, датчанина, она перебралась в этот «очаг», где её все любили, многие приезжали издалека поговорить с ней, посоветоваться — считалось, что у неё был дар провидения.

После отъезда отца я переехала с Иваном в Парголово. Стояла очень холодная осень, а к концу декабря грянули настоящие морозы. Дом был огромный, в два этажа, плохо отапливался и я довольно быстро поняла, что сделала глупость, согласившись «сторожить» его ради «дачи» для Ивана. Помощи в хозяйстве ждать от моего супруга не приходилось, он нас навестил один раз и сказал, что колка дров — это не для него.

В результате мы с Иванушкой остались вдвоём. Поднявшись как-то на второй этаж, я решила просмотреть кое-какие книги и вдруг на самом видном месте, на рабочем столе отца вижу листок бумаги: «в случае моей смерти (а я мысленно подумала «невозвращения») прошу распорядиться моим имуществом в следующем порядке…» И дальше большой список с именами и фамилиями, где и что лежит, сколько он должен тому или иному человеку, как поступить с его домом, картинами и прочим.

Сердце моё замерло. Всё стало яснее ясного. Больше мы его не увидим. Теперь мне понятно, почему он отправил свою жену и дочь в Волгоград, а в списке был пункт относительно денег на его сберкнижке, которыми должна распорядиться именно Н.Ю. в случае его «смерти». Это выглядело своеобразным откупом от алиментов для дочери Дуни. В моей памяти сразу всплыли его рыдания на мамином плече с жалобными и трогательными «прости». Даже о своём сыне Алёше он не забыл в этом списке, вспомнил, что когда-то брал у него деньги в долг и теперь в этом «завещании» отдаёт их ему. Отец уехал в самом начале ноября, всего на двадцать дней, все намеченные сроки его возвращения давно миновали. От него не было никаких известий. Всё складывалось скверно, я спустилась на первый этаж, где спал в своей кроватке Ванюша и улеглась на диванчике рядом. Как-то не заснула, а словно провалилась в сон. И в эту ночь у меня замёрзла вода в трубах отопления!

Чем только я не пыталась отогреть батареи, искала в подвале место стока воды, всё было напрасно. Побежала за водопроводчиком, по сугробам, с одной Парголовской горы на другую. Водопроводчик по случаю нежданно нагрянувших морозов был пьян в стельку, и не в состоянии со мной идти. Отцовская огромная восточно-европейская овчарка, по кличке Прайт, рвалась с цепи на каждого проходящего под горой, видимо, её нужно было завести в дом, но я плохо знала её характер, и боялась к ней особенно приближаться. Наступило тридцатое декабря, почти канун Нового Года, и я решилась на отчаянный шаг. Взять этого дикого зверя в Ленинград, и закрыв дом на замок, уехать домой. Красота вокруг стояла сказочная, брейгелевская, берёзы под снегом, солнце, небо голубое, деревья от мороза потрескивают. Стою, смотрю на всю эту красоту из окна, а сама чуть не плачу. В доме стало холодно, печка всего одна, дров не хватает, да и те сырые, собаку бросить подыхать от голода и холода в её будке я не могу, как её доставить в город тоже проблема, от отца известий никаких, куда ему звонить я не знаю… в общем, голова моя кипела от сотен вопросов и самых насущных проблем.

Вдруг слышу, что лает собака и явно на кого-то. Я накинула платок и вышла из дома. Вижу, поднимается ко мне по заледенелой лестнице в гору мужчина, к собаке по имени обратился, не боится этого дикого зверя, да и она его будто признаёт. На мужчине среднего роста в шикарной пыжиковой шапке, модном импортном пальто, на ноги надеты лёгкие кожаные, не по сезону, ботинки. Он мог бы сойти за иностранца, если бы не одутловатость лица и пахнувший на меня резкий запах советских папирос.

— Здравствуйте, Ксения Игоревна, — обращается он ко мне и протягивает руку для пожатия (в перчатке) — я друг Игоря Ивановича, вот решил проведать, как Вы здесь зимуете, не холодно ли?..

Произнося всё это как-то заученно и машинально, без всякого моего приглашения, он по-хозяйски и по-свойски заходит в дом. Представился как-то вроде «виктора ивановича». Я была так рада и удивлена его неожиданному появлению, что отнеслась к нему как к посланцу с небес.

— Холодно, — говорю ему я, — отопление у меня замёрзло, а это означает конец зимовки, придётся мне собираться в город.

— Ну, и правильно сделаете! Что Вам тут страдать, мучиться… а знаете, мне Игорь Иванович тоже ключи от дома оставил.

При этих словах достаёт связку из кармана и показывает мне их. Наверное, один из новых и многочисленных папиных друзей, подумала я.

— Просил Игорь Иванович меня Вам помочь в случае экстренном, непредвиденном… вот как сейчас например.

Говоря это он прохаживается по комнате и как-то вопросительно на меня смотрит, вроде бы ожидая, что я начну задавать вопросы. В голове у меня и вправду замелькало много разного, но самое главное, я вдруг поняла, что мне нужно по-быстрому уносить отсюда ноги.

— А о собаке Вы не беспокойтесь, она меня знает. Я всё устрою и отопление к приезду Игоря Ивановича мы починим.

Кто эти «мы», я его уже не спрашивала, быстренько слетала на второй этаж и сунула бумажку-завещание в карман, потом накутала Ивашку до глаз шарфом, валенки с калошами, сама оделась и говорю гостю:

— Большое спасибо Вам за заботу, Вы меня так выручили и так неожиданно во-время…

— Езжайте домой в Ленинград, я всё Игорю Ивановичу доложу.

— А у меня нет от него сведений уже два месяца, он всегда меня поздравлял с днём рождения, слал телеграммы, звонил. Вы, значит, знаете где он и что с ним?

— Конечно! — как-то театрально воскликнул мужчина, — он в Женеве и захотел продлить своё пребывание ещё на месяц, кажется, его тётушка очень плохо себя чувствует.

Помню, что я сразу подумала: «надо уехать в глухомань с мамой и Иваном, купить там дом и жить». Что-то происходило выше моего понимания. Я в те годы не представляла и не интересовалась выездами людей за границу. Слово «невозвращенец» я услышала гораздо позже и, что за этим следует, узнала, когда была сама в Женеве. Редкие наши друзья ездили в туристические поездки и то, в соцстраны, я слышала, что есть командированные, работающие заграницей, а вот выезды по приглашению в гости или отъезды в Израиль были в моём окружении редкостью. Меня совершенно это не интересовало, единственная поездка, которую я совершила в 1977 году, была в Болгарию. Помнится, группа состояла из членов Союза художников, и, несмотря на то, что поездка была интересной, меня отвратило соглядатайство нашего руководителя. Как тогда говорили, он был типичный «искусствовед в штатском», а под конец поездки он пригрозил, что напишет на меня специальный рапорт «о моём поведении». Оно, конечно, было непростительно плохим, так как я старалась отставать от группы и осматривать город или музей в одиночестве, а вечерами мы с несколькими художниками из Эстонии ходили пить (на наши гроши) красное вино в кафе.