Кристин Ханна - Четыре ветра [litres]

– Ты думаешь о моем сыне. Я вижу твою печаль.

– Да.

– Если он вернется, я ему лопатой врежу, – сказала Роуз. – Слишком он глупый, чтобы быть моим сыном. И слишком жестокий.

– Слышите? – спросил Энт.

Тони перестал играть.

Что это? Кап-кап-кап …

Энт подбежал к двери и распахнул ее.

Все вышли на веранду.

Над ними нависла черная как уголь туча, другая пробиралась чуть в стороне.

Дождь барабанил по крыше, оставлял пятна-звезды на сухой земле, на ступенях, занесенных песком.

Дождь.

Уже не редкие капли, а ливень. Барабаны дождя били в полную силу.

Все вместе они выбежали во двор, подставляя лица под прохладный, сладкий дождь.

Ливень быстро вымочил их до нитки, превратил землю под ногами в грязь.

– Спасение, Розальба! – сказал Тони.

Элса крепко прижала к себе детей. Вода стекала по их лицам, скользила по спинам прохладными струйками.

– Наше спасение.

Вечером они устроили настоящий пир: домашние феттуччине с обжаренной панчеттой в густом сливочном соусе. Потом Тони играл на скрипке под ритм дождя, а Элса принесла в гостиную кассату из рикотты. На золотистой макушке торта, украшенной блестящими консервированными персиками, горела свеча.

Роуз вытащила из бархатного мешочка на шее одноцентовую монетку, которую она носила с собой уже больше трех десятков лет. Элса знала каждое слово этого семейного предания. Тони нашел американский цент на улице в Сицилии и принес его Роуз. Они оба согласились, что это знак. Надежда на будущее. Монетка стала семейным талисманом.

Каждый год монетку передавали по кругу утром первого января, и каждый член семьи, держа ее в руках, говорил, на что он надеется в новом году. Мартинелли передавали монетку из рук в руки и перед началом весенних работ, и на дни рождения. На реверсе были выгравированы колоски пшеницы. Неудивительно, что Тони поверил: эта монетка указала Мартинелли их судьбу.

Роуз передала монетку Лореде, девочка серьезно уставилась на нее.

– Загадай желание, cara .

– Я в нее больше не верю, – сказала Лореда, возвращая монетку бабушке. – Она не сохранила нашу семью.

Эти слова сильно задели Роуз, не сразу она смогла улыбнуться.

Тони перестал играть.

Лореда посмотрела на Элсу, едва сдерживая слезы:

– Он обещал научить меня водить машину, когда мне исполнится тринадцать.

– Вот как, – ответила Элса, чувствуя боль дочери как свою. – Я тебя научу.

– Это не то же самое.

Наступило неловкое молчание. Нарушила его Роуз:

– Ты снова в нее поверишь. Говори что угодно, но у монетки есть сила.

– Я загадаю желание за нее, – встрял Энт. – Дай мне монетку.

Даже Лореда засмеялась и смахнула слезы.

Тони заиграл Happy Birthday , и все запели.

В дни после прекрасной грозы Элса, воодушевленная надеждой, каждое утро просыпалась рано и выходила на улицу. Она глубоко вдыхала плодородный запах влажной земли и, опустившись на колени, возилась на грядках. Она помогала овощам расти, как детям: осторожными движениями, тихими словами. Земля снова была живой, а не потрескавшейся пересохшей коркой, тут и там хрупкие зеленые ростки уже выглядывали наружу, тянулись к солнцу.

В то утро Элса увидела Тони на краю поля с озимыми. Элса не стала надевать шляпу от солнца – солнце было теплое и доброе, как старый приятель. Она прошла мимо курятника, где оживленно кудахтали куры. Старый петух прогуливался вдоль забора, охраняя свою паству. Ветряная мельница глухо стучала на легком ветру, качая воду.

Элса подошла к краю поля и остановилась.

– Посмотри, – сказал Тони хрипло.

Зелень.

Ровные ряды ростков, тянущиеся до горизонта. Вот она, концентрированная надежда. Цвет будущего. Сейчас пшеница зеленая и нежная, но благодаря солнцу и дождю она станет крепкой, как семья, сильной, как сама земля, и превратится в море колышущегося золота, которое даст им всем еду.

По крайней мере, будет зерно для животных. После четырех лет засухи уже это – благословение.

Элса оставила Тони у алтаря земли и вернулась к дому. Встала на колени у своей клумбы под окном кухни. Ее астра зазеленела.

– Привет, – сказала Элса. – Я знала, что ты вернешься.

В день, когда пришла жара, Элса сказала себе, что это ничего не значит. Они все так сказали.

Она проснулась рано, чувствуя беспокойство. Ночью она спала плохо, сама не зная почему. Элса встала, побрызгала водой на лицо и вдруг поняла, что не так: ей жарко.

Она заплела косу, прикрыла ее платком и вышла на кухню, где Роуз стояла у окна.

Элса знала, что они обе думают об одном и том же: уже жарко. А еще нет и семи утра.

– Что значит один жаркий день? – сказала Элса, подходя к свекрови.

– Я раньше любила жару, – ответила Роуз.

Элса кивнула.

Они смотрели на ослепительно-желтое солнце.

Стоградусная жара [24] Тридцать восемь градусов по Цельсию. восемь дней подряд. В середине марта.

Они снова принялись усиленно сберегать воду, еду, керосин. Зашторили окна и носили воду ведрами, экономно поливали сад и виноградник, экономно наливали воду в корыта животным, но этого было недостаточно – при такой безжалостной жаре молодая поросль неумолимо чахла. На четвертый день вся пшеница погибла. Сотни акров без намека на зеленый цвет. Элса видела, что настроение ее свекра неуклонно падает. Он просыпался рано, выпивал чашку горького черного кофе и читал газету. Но стоило открыть дверь на улицу, как он опускал плечи, понуро поникал. Каждый день вид земли заново разрушал Тони. В некоторые дни он долгими часами просто стоял и смотрел на мертвое пшеничное поле. Когда он входил в дом, от него пахло потом и отчаянием, он садился в гостиной и молчал. Роуз пробовала все, чтобы поднять мужу настроение, но надежда оставила и ее.

И все же, пусть пшеница умирала, и поля пересыхали, и кожа сгорала, жизнь продолжалась.

Сегодня Элса и Роуз собирались устроить стирку. В этой ослепляющей жаре, от которой болела голова.

Элса с радостью позволила бы детям ходить в грязной одежде, сказала бы: «Кому какое дело?» Сейчас все ходили грязные, но что за мать так скажет, чему она научит детей? Что, если один из немногих оставшихся соседей увидит ее детей в нестираной одежде?

Поэтому она вымыла тазы, наполнила их водой и несколько часов стирала полотенца, постельное белье и одежду, потея и страдая от зноя. Для начала вынести белье на улицу и как следует выбить. Цистерна в такую небывалую для этого времени года жару быстро опустела, поэтому воду приходилось таскать из колодца ведрами. Слава богу, Лореда помогала – в последние дни и она настолько пала духом, что не пыталась протестовать.

Когда Элса закончила со стиркой, уже давно миновал полдень, температура поднялась выше ста пяти градусов [25] Свыше сорока градусов по Цельсию. . Простыни трепетали на ветру. Элса с трудом могла поднять голову, тело ломило, все суставы ныли. И все ведь напрасно – поднимется пыль, налетит неизвестно откуда и оставит грязные следы на всем только что выстиранном.