Николай Алексеев-Кунгурцев - Сборник Исторические романы. Компиляция. кн.1-6

Громче взвыл ветер, сильнее ударили снежные хлопья в переборку. И вдруг почудились князю-поэту в этом вопле бури шум многих голосов, звон чаш и кубков пированья. Сразу сложился конец песне.

И надумал он пойти к батюшке родимому, поклониться ему до земли. Ой ты, батюшка, отец родной! Не прогневайся на сына своего за его речи непрошеные, за его просьбу слезную! Ты поди, отец мой, батюшка, отыщи свах со сватами, посылай их к моей зазнобушке, а не к ней, к девице, к ее родителям, сосватай красотку милую за сынка своего покорного. И пошли свахи сосватали, и сыграли после бояре свадебку, свадебку веселую. И зажил с той поры молодец припеваючи со своей женой молодою, целовал ее он, миловал, поцелуями она отдаривала.

Быстро поднялся с лавки молодой князь.

— Пойду! Надо разом порешить. Будет так-то маяться! Буду просить-молить батюшку — пусть он сосватает мне Аленушку. Неужели откажет? Помоги Бог!

И Алексей, перекрестившись, вышел из комнаты.

Когда князь Алексей с замиранием сердца подошел к той комнате, где находился отец, из нее вышел навстречу ему ключник князев, Елизар Маркович.

Это был сухой, небольшой старик, с редкою бородою клином, с хищным, крючковатым носом и хитрыми, бегающими глазами. Сладкая улыбка, казалось, никогда не сбегала с тонких, бледноватых губ Елизара Марковича, или попросту, как звал его боярин, «Маркыча». Он и говорил каким-то медовым голосом. Увидав молодого князя, Маркыч низко поклонился ему.

— К батюшке, князинька? Да? В добрый час: батюшка сегодня в духе. Уж так-то ласков, так-то ласков, что и сказать не могу! Меня сегодня к ручке своей подпустить изволил…

Сообщение, что отец в духе, ободрило Алексея, и он довольно смело вошел в палату отца. Однако эту смелость как рукой сняло, когда молодой князь почувствовал на себе взгляд холодных глаз старика.

— Целуй! — протянул старый князь сыну руку для поцелуя после низкого поклона Алексея. — Зачем пожаловал?

— Просить хочу тебя, батюшка, кое о чем… — стоя, выпрямившись перед отцом, ответил Алексей Фомич.

Старик нахмурился.

— Смерть не люблю просьб этих! Кажись, люди для того и народились, чтоб друг дружке просьбами да мольбами досаждать. Дня не пройдет, чтоб у меня кто-нибудь чего не попросил! Что же тебе надо?

— Моя просьба особая.

— Особая?

— Да. Батюшка! — Тут Алексей опустился на колени и поклонился отцу в землю. — Не осерчай, сверши то, о чем попрошу!

Почтительность сына понравилась старому князю.

— Полно по полу-то валяться! Встань да сядь на скамью, поговорим.

Алексей поспешил исполнить желание Фомы Фомича.

— По всему видать, что ты глупенек еще, в разум настоящий еще не пришел, какой мужчине подобает. Ну, виданное ли дело, чтобы свершать то, чего еще и не ведаешь? Хе-хе-хе! «Сверши», говорит, «о чем попрошу»! Хе-хе! Эх ты, голова! Сказывай-ка лучше, что за просьба?

— Просьба большая… — сказал молодой человек, не решаясь приступить к делу.

— Да говори, что ль!..

— Я уже, батюшка, возрос… Приятели мои все, почитай, переженились… Пора бы и мне жениться…

— Вот оно что! Ха-ха-ха! — раскатисто рассмеялся старый князь. — Думал-думал да и надумал! Молодец! С чего же ты это жениться захотел? Али за спиной отцовской тебе жить надоело? Погулять на воле захотелось?

— Нет, батюшка… Я так… Пора, потому… Годы уходят… — бормотал Алексей, красный как рак.

— Гмм… Пожалуй, можно женить тебя… Вот, дай срок, сыщу невесту.

— У меня есть одна на примете…

— Уж и невесту подыскал! Кто такая?

— Шестунова боярина дочка.

— Шестунова? Ну, брат, боярин-то этот штука не велика!.. — поморщась, проговорил старик.

— Не больно родовит, правда; однако все же и не из худородных… — говорил молодой князь, тревожно думая: «Ой-ой! Пожалуй, из-за рода все дело расклеится!»

Старик задумался. Он соображал.

«Женить сына не трудно, а какая польза с того? Надо дом ему строить, тут, чай, немало рублев утечет… А женить надо… Вот намедни Степан Антонович тоже пристал, чего Алексея не женю. Без этого не обойтись. Женить-то на не больно родовитой, пожалуй, и лучше — меньше требовать станет, домок попроще устроим. Опять же и прикруту сорвать покрупней с тестя можно — породниться с князем Щербининым — честь не малая для него. Этак, пожалуй, можно так подвести, что я из своего кармана мало чем поступлюсь. Верно! Только все это надо с толком делать, как бы не обмахнуться…»

Придя к такому решению, старик довольно крякнул.

Недавно красный, теперь побледневший от волнения Алексей затаил дух, готовясь услышать ответ отца.

— Вот что, Алексей, — заговорил тот, — коли ты хочешь жениться — женись, я не прочь, хоть и на дочке шестуновской…

— Благодарствую, батюшка!

— Постой! Только с этим делом спешить нечего, надобно наперед разузнать хорошенько, много ль дадут они за дочкой…

— Дадут изрядно, я знаю.

— Насказать-то все можно! Нет, мы этак сторонкой все разведаем… Коли все ладно, ну, тогда и свах со сватами зашлем. Вот тебе мой сказ.

— Буду ждать… — вставая со скамьи, сказал Алексей, довольный и тем успехом, какого добился.

— До сватовства изрядно пождать придется… — промолвил старик. — Раньше как после Святок не начну и каши заваривать.

— Твоя воля, батюшка! — со вздохом проговорил Алексей, целуя на прощание отцовскую руку.

Старый князь как сказал, так и сделал: не спешил со сватовством. Миновали Святки, а Фома Фомич все еще разузнавал да разнюхивал, и так ловко, что Шестуновы и не предполагали, с каким родовитым человеком предстоит им породниться. Никто не знал, кроме Аленушки. Та знала — ухитрился-таки шепнуть ей словечко доброе князь Алексей!

То-то была счастлива боярышня, когда услышала радостную весточку из уст милого! Много ночек с той поры пришлось ей не спать от наплыва думушек счастливых, и Аленушка не тяготилась бессонницей, напротив, рада была так хоть десяток ночек продумать. Потом, по мере того, как время проходило, а свахи да сваты не являлись, Аленушка стала тревожиться, уж не передумал ли батюшка Алексея.

Но напрасны были ее тревоги, старый князь не раздумал. Сведения о достатке Луки Максимовича и о приданом, которое он даст за Аленушкой, должно быть, получились такие, какие пришлись ему по вкусу, и на Масляной неделе он порешил заслать свах.

Шестунов был несказанно рад породниться с Щербининым, однако ничем не проявил этого, и с обеих сторон переговоры велись с достаточною важностью и степенностью.

Будущие родственники лично ни о чем не переговаривались, предоставив все дело: Шестунов — жене, а Щербинин — свахам и сватам. Только на Святой неделе, когда уже переговоры подвигались к концу, старый князь решился побывать у Луки Максимовича. Последнего свахи известили о предстоящем приезде Щербинина, и он успел заблаговременно приготовиться к принятию дорогого гостя.