Владислав Бахревский - Гетман Войска Запорожского

Пани Ирена сорвала с шеи золотой крестик на золотой цепочке, подошла к столу, поцеловала крестик и бережно, двумя руками положила на пустое блюдо.

Мужики за какую-то минуту успели отупеть, опамятоваться, удивиться и наконец заробеть.

— Прочитайте письмо Хмельницкого! — отдала приказ пани Ирена.

И мужик-бочка покорно прочитал письмо, а пани Ирена, оглушенная током крови по жилам, все слова пропустила мимо ушей и перевела дух лишь в самом конце.

— «Соединимся, братья! Восстанем за церковь и веру православную, истребим ересь и напасти, восстановим золотую свободу и будем единодушны!»

— За победу! — воскликнула звонко и молодо пани Ирена. — Хозяйка! Ведро вина!

Вино и гайдуки появились одновременно.

Пани Ирена одной рукой сунула хозяйке деньги, а другой махнула на гайдуков:

— Закладывайте лошадей!

И пошла прочь из корчмы.

— Пообедать бы! — недовольно забурчал кучер.

— Гони, пока живы! — цыкнула на него пани Ирена, дрожащей рукой отворяя дверь колымаги. — Гони!

И, только въезжая в Немиров, поняла, что забыла в корчме Степаниду.

С веток черного, набухшего от весенней влаги дерева падали в черную неподвижную воду крепостного рва шепелявые капли.

На крепостных стенах, как паутина, клочьями висел туман.

— Сонное царство, — сказала вслух пани Ирена и зевнула.

Огромные деревья старого кладбища укрывали древние склепы.

«И они тоже мыкались, подличали, хитрили, чтоб добыть почести, деньги, поместья», — подумала и улыбнулась снисходительно.

У нее было большое преимущество перед сильными мира, мира минувшего — она была живая. Она была красивая. Она хотела впредь жить богаче и щедрей, чем ее родители. Она хотела слуг, драгоценностей, дворцов. Она захотела всего этого тотчас, и слезы горчайшего нетерпения задрожали у нее на ресницах. Ведь все это имеет ценность, когда ты молод, надо спешить, спешить… А на пути к цели — Хмельницкий. Можно потерять и те крохи, которые добыты тратой сердца и совести.

Возле лавки грустного еврея, носатого, лопоухого, еврейка-мама спорила с еврейкой-дочкой. Мама — не обойти не объехать — маленькая, красная, охала и причитала, словно ее обобрали. Дочка, тоненькая, как козочка, с лицом удивительно бархатистым и матовым, с глазами умницы и печальницы, едва слышно говорила «нет» и трогала рукою нежно-розовую ленту, тогда к а к мама желала для нее ярко-зеленую или столь же яркую алую.

Лавки в торговом ряду были скромные, и богатые, и очень богатые. Одни покупатели пришли купить, другие — поглазеть на товары и друг на друга, узнать, что свершилось за ночь в городе и во всем Божьем мире. Были и такие, кто явились на люди показать лишний раз вошедших в возраст своих отпрысков и заодно свой достаток, а потому одетых, как на королевский прием.

«Неужели эти люди не подозревают даже, что бочки с порохом подняты из подземелий и фитили зажжены?» — думала пани Ирена, озирая с недоумением беззаботную жизнь города.

Она вернулась в гостиницу, и тотчас в ее комнату постучал слуга, посланный за Ханоном Михелевым.

Ханон впорхнул райской птичкой, залепетал слова любви, но пани ухнула на него ушат ледяной воды:

— Я приехала в Немиров, перенеся ужасную весеннюю дорогу и заплатив за рискованные переправы кучу денег, приехала с тем, чтобы продать мои заводы в Тульчине.

Ханон заморгал глазами.

— Пани Ирена, я не понимаю… разумно ли теперь, когда…

— Разумно, — твердо сказала пани Ирена. — Продать я их хочу сегодня же и, разумеется, выгодно. С каждой лишней сотни вы получите двадцать… нет, двадцать пять злотых.

— Позвольте мне сесть, — жалобно попросил Ханон. И упал на колени. — Что случилось? Вы разлюбили меня. О, я погибаю!

— Душа моя, я помогу вам воскреснуть. Сядьте!

Ханон поднялся с колен, сел к столу.

— Князь Вишневецкий, владеющий Немировом, продал мне прекрасный земельный участок, о котором вы мне говорили. Я осмотрела его и нашла, что все ваши слова о нем отвечают действительности. Так вот, душа моя, несите деньги — и земля ваша.

— Я подумал, что вы, пани Ирена, продаете заводы в Тульчине, с тем чтобы развернуть дело в Немирове… Нет, нет! Я отказываюсь понимать, что стряслось, что?

— Милый Ханон, вот вам моя тайна. Я стала умной и, кажется, излечилась от жадности… Надеюсь, вы оцените мою откровенность.

— Сколько вы просите за вашу землю? — пряча глаза, спросил Ханон.

— Не более того, сколько она стоит. Я нашла город Немиров устроенным, а людей его зажиточными. Это значит, что сама здешняя земля рождает деньги… Ступайте к своему кагальному начальству и решите о цене. Ждать я вас буду до полудня. И ради нашего прошлого — одинаково нам дорогого — не заставляйте меня искать других покупателей. Я тороплюсь в обратную дорогу. Мой старичок отбыл по делам в Рим, и я воспользовалась его отлучкой.

Ханон снова упал на колени, облобызал у пани ножку, но пани Ирена эту выходку перенесла спокойно.

Уже в тот же день пани Ирена могла бы покинуть Немиров, но задержалась еще на сутки. Попросила Ханона найти ей двух людей, на которых можно было бы положиться в случае нападения. Ханон людей нашел.

Подсаживая пани в колымагу, он посмотрел на прощание в ясные глаза ее и спросил:

— Все дела сделаны, и ничего уже не воротишь. Скажите правду, Ирена, почему вы продали заводы и землю?

Она наклонилась к его точеному мраморному уху и шепнула:

— Я боюсь Хмельницкого.

— Кто это?! — отпрянул Ханон.

— Не знаю, но мы все еще услышим о нем.

Колымага рванулась, покатила.

«Действительно, кто он, Хмельницкий, этот писатель писем, — думала пани Ирена. — Почему я боюсь его?.. Чего я боюсь?»

На развилке дорог она велела остановиться: в Польшу или в замок его преосвященства?

Вспомнила о тайнике.

Взяла себя в руки: «Бежать я всегда успею!»

Колымага покатилась в глубь Украины, но сердце попискивало, покалывало: «А успею ли?»

Гетман Потоцкий привел на Украину армию. Адам Кисель писал слезные письма. Он увещевал Потоцкого быть осторожным. Ради Бога, не надо войск! Войска обязательно восстановят против себя мирных людей. К чему столько шума из-за какого-то взбунтовавшегося сотника?

Адам Кисель писал королю. Умолял вернуть Потоцкого из похода. Неразумная горячность какого-либо шляхтича может стать той самой искрой, от которой вспыхнет весь стог.

Краковский каштелян — великий коронный гетман Николай Потоцкий в эти же самые мартовские дни писал Владиславу IV:

«Не без размышления и основательного рассуждения двинулся я на Украину с войском Вашей королевской милости пана и благодетеля моего. Привели меня к этому весьма важные побуждения: сохранение неприкосновенности и достоинства как Вашей королевской милости, так и самого отечества и его свободы… Казалось бы, легкое дело уничтожить 500 человек бунтовщиков, но если рассудить, с каким упованием и с какой надеждою возмутились они, то каждый должен признать, что не ничтожная причина заставила меня двинуться против 500 человек, потому что эти 500 подняли бунт в заговоре со всеми казацкими полками и со всей Украиною… Хотя я вижу, что этот безрассудный человек Хмельницкий не смягчается кротостью; несмотря на то что не один уже раз посылал я к нему, предлагая выйти из Запорожья, обещая ему помилование и прощение его проступков… Я послал к нему пана Хмелецкого, ротмистра Вашей королевской милости, человека дельного и очень хорошо знающего казацкие нравы, убеждая отстать от мятежа и уверяя словом своим, что и волос с головы его не спадет. Раздраженный этою снисходительностью, Хмельницкий отослал моих посланцев ко мне со следующими требованиями: во-первых, чтоб я с войском ушел из Украины; во-вторых, чтобы полковников и всех их подчиненных удалил из полков; в-третьих, чтобы уничтожил управление Речи Посполитой на Украине…»