Владислав Бахревский - Гетман Войска Запорожского

Князь Вишневецкий знал, что пан Тышкевич обеспокоен не столько судьбой Махновки, сколь своей собственной. Падение Махновки открывало казакам путь на Бердичев и местечко Быстрик, родовое гнездо киевского воеводы. Подмывало ответить отказом: не пошел же пан Тышкевич к Немирову спасать имения Вишневецких, но пора было забыть о всех счетах.

Князь Иеремия тотчас по прочтении письма приказал выступать и в тот же день соединился с Тышкевичем. Но Махновка уже пала.

Максим Кривонос послал на город пятитысячный отряд Гири и отряд из крестьян и мещан во главе со своим сыном.

Сначала на город напал Кривоносенок.

Видя малочисленность отряда, защитники Махновки, где был сильный гарнизон и много шляхты, открыли ворота и всей силой навалились на голытьбу. Ненависть ослепляет. Стремясь покончить с ничтожной чернью одним ударом, шляхта бросилась в погоню за отступающим Кривоносенком и была приведена в западню. Гиря расстрелял польскую конницу из пушек, обратил в бегство и ворвался в Махновку на плечах отступающих.

В коротком бою казаки захватили монастырь бернардинцев, осадили замок. В это время Гире доложили, что под Махновкой появилось большое польское войско.

Это пришли отряды Вишневецкого и Тышкевича.

— Мышеловка захлопнулась! — торжествовал князь Иеремия. — Кривонос клялся взять меня живым, а мне он живым не нужен. Мне нужен мертвый Кривонос.

Полковник Максим Кривонос стоял с тысячью конных казаков в нескольких верстах от Махновки и ожидал подхода основных сил. Зверь сам шел в руки, и его нужно было не упустить.

— Что будем делать? — спросил Кривоносенок полковника Гирю.

— Сначала кончим поляков в замке, а потом и о себе подумаем.

Они поднялись на стену.

— Окружают, — сказал Кривоносенок. — Не лучше ли бросить город и прорваться к своим?

— Так мы и сделаем, — согласился Гиря. — Только бросать ничего не будем. Ты ступай и возьми замок, а я займусь устройством табора.

Замок пал, и, к удивлению польского войска, из города вышел казачий табор, устроенный из телег, поставленных в двенадцать рядов.

Казаки захватили продовольствие, свинец, порох, двенадцать польских пушек и ценности.

Табор упрямо двигался в степь, и его упрямо атаковали со всех сторон, стремясь разорвать и уничтожить по частям.

Стемнело, пошел дождь, но поляки не прекратили наскоков.

— Не пора ли нам ударить? — спрашивали казаки Кривоноса. — У хлопцев, видно, самопалы подмокли, редко стреляют.

— Значит, и земля отсырела, скользкая, вязкая, — ответил Кривонос, — атаковать в такую погоду — все равно что мордой о стену.

— Но ведь устали казаки! — возражали Кривоносу. — Целый день в бою.

— Резерв Вишневецкий держит?

— Держит.

— Вот и мы постоим.

Казаки бросали на своего полковника осуждающие взгляды: бывают же люди — родного сына не жалко.

Утром князю Вишневецкому доложили: табор казаков соединился в степи с большим отрядом.

Теперь Вишневецкому пришлось ломать голову, почему казаки не ударили ему в спину. Может, ждали, когда в бой вступят резервы, чтобы устроить сокрушительный и непоправимый разгром?

— Отступать! — приказал князь Иеремия.

И казаки отобедали в Махновке.

В Грицеве пропыленному, обожженному зноем войску Вишневецкий устроил банный день.

Сам он вымылся еще до обеда и теперь лежал на турецком диване в затененной просторной комнате, которая привлекла его прохладой и отсутствием звуков. Изнутри комната была отделана мореным дубом и напоминала князю его апартаменты в Лубнах.

Ничего не хотелось: ни видеть, ни слышать, ни думать.

Но не думать человеку не дано.

«Какой я маленький!» — удивлялся князь Иеремия, лениво обводя взглядом высокий черный потолок, темные стены и невероятных размеров диван.

Неслышно отворилась дверь. Пан Машкевич, поклонясь, смущенно сказал:

— Ваша милость, его милость пан Тышкевич просит отобедать с ним.

— Скажите его милости, что вы искали и не сыскали мою милость.

Встретиться теперь с Тышкевичем было для князя Иеремии все равно что отхлестать себя розгой. Утром пришло известие: Кривонос уничтожил в Бердичеве все костелы, разорил Быстрик, забрал там двадцать пушек и теперь идет к Попонному.

Полонное принадлежало краковскому воеводе Любомирскому. Это была очень сильная крепость, сильнее Львова. Двойные стены, множество башен, несколько десятков пушек. Потерять Полонное — лишиться всей Волыни.

— Господи! Дай же мне пробудиться от страшного сна!

Помышлял быть героем… В чем же дело? Будь им! Спасай! Да только вот жолнеры ненадежны, а города, которые надо спасать, желают отворить ворота твоему врагу, а тебя самого схватить и повесить на воротах вниз головой. Попробовал представить себе, как это — висеть вниз головой, и не смог представить.

Подошел к окну, приоткрыл штору.

По лужайке, в разорванной от плеча до пояса сорочке, бежала девушка, всклоченная, взмокшая, испуганная. Она оглядывалась через плечо на преследователя и не увидела, что навстречу ей бежит еще один жолнер.

— Это уже слишком! — князь нахмурился, но не позвонил и не отпустил шторы.

Девушка, бежавшая по лужайке, увидала наконец, что попала в западню, ноги у нее подкосились. Упала, покатилась по земле, забилась, закричала, и тут на нее кинулись преследователи.

Князь отошел от окна, сел на диван, забился в угол.

Нет! Он ничего не хотел знать. Ничего.

Дверь снова отворилась, и вошел все тот же пан Машкевич.

— Ваша милость! К вашей милости прибыло посольство из Полонного.

Вишневецкий вздрогнул:

— Что они хотят?

— Они просят помощи.

Князь Иеремия спрыгнул с дивана, подошел к окну и, слегка дотронувшись до занавески, глянул на зеленую лужайку.

— Немедленно! — сказал он шепотом. — Немедленно… выпроваживайте войска из Грицева. И чтоб без большого шума. Посольству подайте обед. Я выйду к обеду.

И, едва дверь затворилась за Машкевичем, он снова, в который раз, кинулся на диван и лежал как мертвый, глядя открытыми глазами в черный потолок и не шевелясь.

Он знал, что не пойдет в Полонное. Ни за деньги, ни за славу, ни за само бессмертие.

Ему виделся Пшунка. Та самая картина. Пшунка бежит, кровь хлещет из культи.

— В осаду мне нельзя, — сказал он себе.

Князь вышел к обеду, производя впечатление железного человека. Выкованное страданиями и заботой железное лицо, железные движения, железные слова.

Обед был сытен, но нарочито прост: вино, мясо, гороховая подлива, зелень.

Послы предложили князю прибыть в Полонное и взять оборону города в свои руки. Обещали деньги ему и его солдатам. Пушек у них восемьдесят, две стены, много шляхты и жолнеров. Провиант запасен на шесть недель.