Эдвард Радзинский - Николай II [litres]

«8 июля 1934 года Печекос Анеля Викентьевна умерла в тюрьме, наглотавшись железных предметов».

Арестованный ее брат выбросился из окна, но остался жив.

Видимо, поняв, что эти люди предпочтут умереть, но тайны не раскроют, ГПУ решает выпустить из тюрьмы Печекоса и устанавливает за ним постоянное наблюдение. Это наблюдение велось в течение десятилетий и было снято только после смерти Печекоса.

А поиски все продолжались… Допросили людей, которые знали покойного камердинера Чемодурова. Выяснили, что старик умер в доме буфетчика Григория Солодухина, «который по слухам забрал большие ценности».

Но арестовать Солодухина не смогли: еще в 1920 году непредусмотрительные чекисты расстреляли буфетчика.

Но на новый след наконец напали.

Выяснили, что царица поручила отцу Алексею Васильеву (тому самому, который провозгласил в Тобольске «Многие лета» Царской Семье) «вынести и скрыть чемодан с бриллиантами и золотыми вещами не менее пуда».

И опять неудача: отец Алексей Васильев успел благополучно скончаться в 1930 году.

Допросили его детей. Но они ничего не знали. Надежно спрятал где-то царский чемодан отец Алексей…

Так что, может, и сейчас зарыт где-то в подполе старого тобольского дома чемодан коричневой кожи с царским гербом и пудом романовских драгоценностей. И лежат в сибирской тайге царская шашка и романовские бриллианты…

Но вернемся в Тобольск, в 1918 год…

Где же наш «шпион»? Конечно, в Тобольске, ибо там – драгоценности. Которые должны достаться – «трудовому люду Красного Урала, чьим потом и кровью…».

И там же, в Тобольске, наш старый знакомец – вечный слуга Александр Волков.

Уезжая из Тобольска, Николай обнял своего старого учителя военному делу и наказал: «Береги детей». Непросто исполнить верному слуге царский наказ. Теперь оставшейся в Тобольске Семьей распоряжается Совет и его председатель – бывший кочегар парохода «Александр III», а ныне хозяин города Тобольска Паша Хохряков. Он и готовит исход царских детей, оставшейся свиты и «людей» из Дома Свободы в столицу Красного Урала. Для многих из них – это последний путь.

Внутри дома хозяйничает комиссар Родионов с отрядом красногвардейцев. Впоследствии Саша Теглева говорила белогвардейскому следователю Соколову: «Про Хохрякова не могу сказать ничего плохого, но Родионов – это был злобнейший гад…»

Этого Родионова признала баронесса Буксгевден. Софья Карловна утверждала, что видела его на пограничной с Германией станции Вержболово. Жандарм, как две капли воды похожий на Родионова, проверял у них паспорта.

Кобылинский говорил о Родионове: «В нем чувствовался сразу жандарм… Кровожадный, жестокий жандармский сыщик».

Но оказалось, что оба они отчасти ошиблись.

Из письма Я. Веригина (Тверь):

«Когда-то в молодости, в пятидесятых годах, я жил в Риге на квартире профессора Университета, старого латышского большевика Яна Свикке… У него была удивительная биография. Он был профессиональный революционер, выполнял ответственные партийные поручения, он сумел внедриться даже в царскую тайную полицию… В 1918 году комиссар Ян Свикке под фамилией Родионов был послан в Тобольск, где руководил отрядом, перевозившим царских детей… Он умер в 1976 году в Риге в возрасте девяноста одного года – в полнейшем маразме и одиночестве. Он ходил по городу, нацепив на себя всевозможные значки – они ему казались орденами…»

Но тогда, в 1918 году, жандарм-революционер был молод и усердствовал.

Во время богослужения Родионов-Свикке ставил около престола латышского стрелка. И объяснял: «Следит за священником».

Он обыскивал священника, а заодно и монашек. Ему подозрительно нравилось раздевать их при обыске. И еще он ввел некий странный обычай: великим княжнам не разрешалось запирать свои двери на ночь. Даже затворять двери своей спальни царские дочери не имели права:

– Чтоб я каждую минуту мог войти и видеть, что делается. Наш знакомец Волков пытается возражать.

– Да как же так… девушки ведь, – жалко бормочет старик. Они выросли на его глазах, он все ждал – когда замуж выйдут. Все гадал, за каких королей отдадут их. Не дождался старик… И будут спать теперь великие княжны с открытыми по ночам дверями…

– Если не исполнят приказа, у меня есть полномочия: расстреливать на месте, – веселился жандарм-революционер.

Между тем вскрылись реки и начал выздоравливать Алексей. «Маленькому лучше. Но еще лежит. Как будет лучше, поедем к нашим. Ты, душка, поймешь как тяжело. Стало светлее. Но зелени еще нет никакой. Иртыш пошел на Страстной. Летняя погода… Господь с тобой, дорогая». (Это одно из последних писем Ольги из Тобольска.)

На Пасху Тобольскому Совету стало известно, что во время Крестного хода архиепископ Гермоген, предав анафеме большевиков, задумал вместе с прихожанами прийти к губернаторскому дому и освободить Алексея.

Была ли это очередная Игра Совета, чтобы получить повод побыстрее переправить Семью в Екатеринбург? Или действительно пастырь задумал выполнить то, о чем писала вдовствующая императрица? И, как триста лет назад тезка Гермогена мечтал прогнать поляков, нынешний архиепископ возымел мечту прогнать из города большевиков?

Во всяком случае, ЧК позаботилась: во время Крестного хода чекисты смешались с прихожанами. В те дни до всех сроков наступила в Тобольске жара. Солнце палило нещадно, и прихожане – все немолодые люди – постепенно покидали процессию. И, по мере ухода верующих, – все ближе к архиепископу теснились чекисты.

Наконец окружили его. И арестовали.

«А потом я вывез его на середину реки, и мы привязали к Гермогену чугунные колосники. Я столкнул его в реку. Сам видел, как он шел ко дну…»

Так, по словам чекиста Михаила Медведева, рассказывал ему Павел Хохряков. Рассказывал накануне своей гибели.

Но вот понесли бесконечные романовские чемоданы на пароход «Русь» – тот самый, который привез их в Тобольск. Теперь он вез их обратно – в Тюмень, к поезду. Поднимается на пароход пестрая толпа – свита, «люди» и охрана. Их расселяют по каютам.

На «Руси» продолжались странные причуды Родионова: Алексея и дядьку Нагорного он закрывает на ночь в своей каюте.

Великим княжнам по-прежнему строго-настрого запрещено запирать двери на ночь, у дверей ставит он часовых – веселые стрелки у открытых дверей каюты девушек.

Александра Теглева (из показаний следователю Соколову): «На пароходе Родионов запретил на ночь запирать княжнам каюту, а Алексея с Нагорным запер снаружи замком. Нагорный устроил даже скандал: „Какое нахальство! Больной мальчик! Нельзя даже будет в уборную выйти“. Он вообще держал себя смело с Родионовым, и будущую свою судьбу предсказал себе сам».