Александр Антонов - Евпраксия

— Она верно сказала, — ответила Евпраксия, вспомнив лицо Катрин. — Только как нам жить дальше? Как? — взволновалась Евпраксия. — Может, тебе у ворот со стражами послужить, а?

— Как скажешь, матушка. А мне что, — ответил боярский сын Родион. Был он выше среднего роста, плечист, грудь колесом, под кафтаном голыши мускулов перекатывались. Лицом пригож, кого угодно из девиц присушит, ласковыми тёмно-синими глазами, пшеничным чубом. Никто не пройдёт мимо него, дабы не погрезься взглядом. И родом именит Родион. Боярство получили его предки больше ста лет назад, ещё при великом князе Игоре Рюриковиче.

«Ох, Родиоша, за тебя бы мне замуж, — вздохнула Евпраксия. — Какая бы утешительная семеюшка получилась».

И Родион тайком вздыхал по искроглазой княжне. Она ведь на его глазах подрастала и всё хорошела. Теперь вот совсем расцвела. Ничем Бог не обидел, а живости нрава с избытком дал. Да где уж ему, боярскому сыну, тешить себя думами о счастье. Одно и утешение, что наглядеться вдоволь отпущено. Пялит он на княжну глазищи, а она только ласково улыбается, но не перечит: любуйся — не убудет.

Так и расстались Евпраксеюшка и Родиоша, согрев друг друга глазами, а большего им не было дано. Монастырские стражи взяли Родиона в свою среду. Да он им в тревожные-то дни находкой был.

Несколько дней в обители было тихо. Дела житейские за аббатису исполнял приор Энгель. Три воспитанницы мало-помалу пришли в себя. Но по-прежнему были молчаливы, Евпраксия как ни пыталась проникнуть в тайну их отчуждения, так ничего и не добилась. Да как показалось княжне чуть позже, разгадка была близко. На восьмой день отсутствия аббатисы, опять-таки поздним вечером, вернулись ещё три воспитанницы. Их привезли в дормезе, который сопровождали несколько воинов. Высадив девиц у ворот, воины, однако, не уехали. И один из них шёл вместе с девицами к воротам. Родион, который стоял на страже ворот, был озадачен. Однако, впустив в малую дверцу воспитанниц, он ловко преградил путь воину и захлопнул перед ним дверь, перекрыл дубовым запором. Забежав в привратницкую, он поднял двух стражей, кои отдыхали.

— Эй, мужи, у ворот опасица!

Привратники, хотя и были пожилыми, оказались проворны. Схватив алебарды, побежали к воротам.

Между тем воспитанницы, не удосужившись зайти в свой покой, нагрянули к Евпраксии. Они были оживлённые, весёлые, принялись обнимать княжну. Наконец старшая из них, Агнеса, сказала:

— Адель, собирайся в путь, поедешь с нами в Эрфурт.

— Зачем? — просила Евпраксия.

— Господи, разве ты не знала, что мы были на ассамблеях? Вот и тебя зовут повеселиться.

Все мрачные предчувствия Евпраксии рассеивались при виде весёлых и беззаботных подружек. Однако княжна вспомнила Катрин, Гертруду и Эльзу, и её беспечность улетучилась.

— А императора я там увижу? — спросила она.

— Он там блистает, — ответила Агнеса.

— Что ж, я готова повеселиться. Вы пока соберите мои платья, а мы с Милицей сбегаем к приору и уведомим его.

— Всё верно, красотка, — подбодрила княжну Агнеса.

Евпраксия и Милица накинули чёрные мантии и вышли из покоя. Княжна взяла Милицу за руку, и они побежали не к келье Энгеля, а к воротам. Неподалёку от них княжна спряталась за выступом башни и послала Милицу за Родионом. Милица скрылась в темноте, и прошло совсем немного времени, как вернулась.

— Родион сейчас прибежит, — сказала Милица. — Но там кто-то ломится в ворота.

Не прошло и минуты, как появился Родион.

— Там воины императора. Они приехали за тобой, княжна, — торопливо сказал он. И, взяв Евпраксию за руку, добавил: — Надо уходить. Близ конюшни есть тайный лаз. Там и вырвемся.

Вскоре беглецы добрались до тайного лаза под монастырской стеной, пробрались по нему и оказались в роще, примыкавшей с востока к обители. Спустя, может быть час, они добрались до сонного Кведлинбурга, где Евпраксия снимала для Родиона небольшой дом. Он не пустовал. В конюшне стояла пара лошадей, под навесом была повозка, а в доме находился слуга, которого Родион привёз из Гамбурга от княгини Оды. Разбудив его, Родион велел запрягать лошадей и взялся собирать в дорогу кое-какие вещи и провиант. Где-то близко к полуночи беглецы покинули Кведлинбург и, дабы избежать погони, двинулись в Гамбург окольным путём. Княжна сидела на мягком сене в передке повозки и грустила оттого, что рассталась с аббатисой, которая почти три года была с ней ласкова и заботлива, словно родная матушка.

За минувшие два с половиной года до возвращения Евпраксии в замок Штаден могло показаться, что в жизни его обитателей ничего запоминающегося не произошло. Больше двух лет тихо и мирно текла жизнь графини Гедвиги и маркграфа Генриха. Но вскоре же после победы императора над папой римским Григорием VII в жизни молодого маркграфа произошли большие тайные перемены. В Штаден из Майнца, где в эту пору пребывал император, примчался гонец и привёз повеление государя явиться ко двору на службу. В эту пору многие молодые вельможи из знатных семей были обязаны служить при дворе императора. Титул маркграфа позволял Генриху отказаться от службы, однако он счёл долгом исполнить нолю государя. Распростившись с матушкой и не уведомив невесту, маркграф покинул Штаден и умчал в Майнц. В императорском замке маркграфа Штаденского встретили с почестями. Сам Генрих IV принял своего тёзку ласково, сказал словно стяну:

— Службой я тебя не обременю. Для меня важно лишь твоё присутствие на ассамблеях.

Всё так и было поначалу. Маркграф появлялся на всех увеселительных пирах, которые ничем не походили на торжественные ассамблеи по случаю победы на войне, а были просто разгульными пирушками. Маркграф Генрих на этих сборищах не прикасался к хмельному, поэтому вскоре подобное присутствие ему надоело. Но однажды, когда молодой маркграф изнывал от скуки, к нему подошёл маркграф Деди Саксонский и по-отечески сказал:

— Тебе, любезный, пора мужать, а то ведь и супруг-то из тебя выйдет никудышный. Вот тебе кубок, и выпей его, если ты рыцарь.

Генрих понял, что Деди оскорбил его и сделал это умышленно. И доказать, что он всё-таки рыцарь, оставалось одним способом. Он взял у Деди кубок и осушил его.

— А теперь, маркграф, извинись, что оскорбил мою честь.

— Ну полно, маркграф Штаденский, я ведь к тебе, как отец. И, как отец, должен был испытать тебя, — Деди подвёл Генриха к столу, налил два кубка вина и подал один Генриху. — Теперь выпьем за дружбу, и чтобы ты простил меня за батюшку.

— Я прощаю тебя, маркграф Деди, — ответил Генрих и лихо выпил вино.

Выпил своё вино и Деди. Сказал Генриху:

— А теперь я должен тебя кое во что посвятить. — И Деди долго о чём-то рассказывал Генриху, а в полночь увёл его из замка и они пришли в капеллу.