Александр Антонов - Евпраксия

Папа Урбан подошёл к ней, подал руку. Она встала и подошла с ним к краю помоста. Папа сказал:

— Дети мои, вот перед вами помазанница Божия императрица Адельгейда-Евпраксия. У неё есть что сказать о великом долге государя и государыни перед своими подданными. Внемлите же ей со вниманием!

Евпраксия смотрела в лица людей, стоящих близко у помоста, и с каждым мгновением становилась спокойнее, умереннее в себе. Она увидела тётушку княгиню Оду и слегка поклонилась ей и даже улыбнулась. И всем показалось, что это она им улыбается, И засветились, заиграли лучи взаимного притяжения. Лица мирян стали совсем близко, и Евпраксия, как в кругу любезных людей на посиделках, повела речь.

— Слушайте все, — сказала она так, как обращаются к народу на Руси великие князья, — мне ли, вашей молодой матушке, печалиться о своей судьбе и показывать вам свои раны, когда долг мой отдать вам на службу всю свою силушку. Токмо так поступают на Руси великие князья и великие княгини. Потому говорю вам по-матерински. Чада мои родимые, очистим нашу жизнь от скверны, коя завелась среди нас, убережём наших дочерей и сыновей от надругательства и позора, изгоним из наших домов и земель сектантов николаитов. И тогда сохраним в чистоте наши души и наши сердца... — Голос Евпраксии звонко долетал до самых высоких склонов горы и был слышен всем. И сама она, освещённая полуденным весенним солнцем, была видна так зримо, будто стояла с каждым мирянином лицом к лицу. Её белая вуаль лежала на плече, её пшеничного цвета волосы отливали золотом, и многие потом божились, что видели над её головой нимб. Она казалась всем высокой и стройной, с огромными серыми бархатными глазами, она улыбалась, и все видели ямочки на её прекрасном лице. Миряне уже полюбили свою императрицу. И ей не надо было рассказывать о том, какие муки, какие надругательства, какой позор и насилие претерпела она от своего супруга. О них уже давно знала вся Римско-Германская империя. Потому собравшиеся со всех земель благочестивые католики уже налились гневом, возмущением и страстью покарать нечестивою мужа — пусть он даже император — наказать за муки и надругательства, которые он причинил их матушке, разорить заодно поганую секту.

Евпраксия ещё только рассказала, как был убит её муж маркграф Штаденский, ещё только коснулась оргии в Падуе, а миряне уже вскидывали руки и требовали от папы Урбана, дабы он возглавил их шествие к императорскому дворцу где бы он ни стоял, и благословил их предать суду недостойного имени человека, слугу дьявола. Требовали миряне и суда над приближёнными императора из тех. кто был членом секты николаитов, кто был соучастником растления молодёжи. Евпраксия слышала среди гневных голосов и голос сестры императора. В воздухе запахло грозой. Накал страстей нарастал с каждым мгновением. Миряне уже высвечивали лики затаившихся среди них николаитов. И императорские пособники выдали себя. Случилось то, чего устроители собора не ожидали. Какой-то дюжий ремесленник стаскивал чёрный плащ и капюшон с мнимого монаха и кричал:

— Здесь они, среди нас, укрылись в чёрное! — Скинув одеяние с одного, он ринулся к другому. — Смотрите, их тут много!

Сбившиеся в кучу человек двадцать «черноризцев» ещё прятали лица, но миряне потянули со всех сторон к ним руки и с гвалтом, с воплями принялись их бить. Они, словно по команде, распахнули плащи, выхватили из ножен мечи. Безоружная толпа отпрянула, а «черноризцы» попятились к роще, где стояли их кони. Но им недолго пришлось пятиться. Воины во главе с графом Вельфом-старшим окружили их, и граф крикнул:

— Бросайте оружие! Или быть вам порубленными.

— Попробуйте! — крикнул широкоплечий и сильный рыцарь, сбросив чёрный плащ. Это был маркграф Людигер Удо. Он двинулся на графа Вельфа. — Прочь с дороги! Иди я отрублю тебе голову, — размахивая мечом, кричал Людигер.

Евпраксия узнала его и сказала папе Урбану:

— Святейший, это люди императора.

Папа подозвал кардинала Риньеро и повелел:

— Брат мой, возьми воинов и арестуй злочинцев!

Воины были рядом, за помостом, и кардинал повёл их на рыцарей в чёрных плащах. Но в это время ещё один из рыцарей откинул капюшон и громко сказал:

— Стойте! Я император! И пришёл сюда, чтобы послушать эту женщину! — Он указал на Евпраксию и снял чёрную бороду, предстал перед мирянами в своём рыжем облике.

— Это он, Рыжебородый! — закричали в толпе.

— Да, это я и потому утверждаю: всё, что она говорила, — грязная ложь! — Генрих решительно поднялся на помост. — Она бесстыдная королевская блудница. Только такая распутная женщина может рассказывать толпе про свою брачную жизнь, порочить супруга!

Это было последнее, что люди услыхали от императора. Тридцатитысячная толпа мирян взревела, и этот рёв продолжался до той поры, пока император не сбежал с помоста. «Личность Генриха возбудила к себе отвращение; отовсюду на него сыпались проклятия», — писали хронисты. Миряне преследовали императора. Он побежал от них, скрылся за спинами папских воинов. Но миряне, вскинув руки, всей огромной толпой двинулись на воинов, и они вынуждены были расступиться, пропустить толпу. Тем мигом Генрих успел подбежать к воину, который держал коня, вырвал из его рук уздечку, вскочил в седло и помчался к городу. Миряне потоком миновали помост, двинулись следом за императором, за его «монахами», и поле опустело. На помосте оставались лишь папа Урбан, Евпраксия и Риньеро. Да у подножия помоста задержались десятка два вельмож. И среди них была княгиня Ода. Она жаждала обнять Евпраксию.

После полудня папа Урбан собрал конклав кардиналов и многих архиепископов и епископов в соборе Пьяченце, и было принято решение отлучить Генриха IV от церкви. Теперь оставалось донести о сути наказания императора мирянам и всем священнослужителям и выслушать их приговор.

С тем и собрались на следующий день у склона горы тысячи жаждущих осудить Рыжебородого. Когда папа Урбан, выпив положенное индюшачье яйцо, выступил перед мирянами и оповестил им меру церковного наказания, то тридцать тысяч католиков сочли отлучение от церкви и предание Генриха анафеме недостаточным. Немцы, итальянцы, французы, венгры единодушно требовали свержения императора с престола. Выступили и сказали своё слово князья Северной Германии. Они согласились с требованием католиков и постановили созвать внеочередной рейхстаг, дабы низложить императора.

Папа Урбан II благословил это решение князей Саксонии, Тюрингии, Франконии, Швабии и других земель империи. Сказывали очевидцы, что император в этот день, собрав своих преданных приближённых, советовался с ними, как покарать восставших против него. Но поскольку собравшиеся пили много вина, то всё, что они предлагали императору, было похоже на бред пьяных. Сам император, тоже выпивший много вина, чувствовал себя так, словно стоял на песке и этот песок вымывала из-под него речная вода и он всё глубже опускался в пучину.