Эдвард Бульвер-Литтон - Гарольд, последний король Англосаксонский

– Эге! Да валлийцы знают и по-латыни, – пробормотал нормандец.

Старый тан нахмурился, заикнулся и продолжал:

– Достоверно известно только то, что скала почти недоступна тем, кто не знает тропинок. Кроме того, саксонцы едва ли согласятся подняться на вершину, потому что валлийцы распустили слух, будто там обитают привидения и что замок, находящийся там, основан самим духом тьмы. Если мы потерпим поражение, то два года не будем в состоянии справиться с ними, потому что Гриффит тогда вернет все, что мы отняли у него с таким трудом. В особенности, вернет перешедших на нашу сторону валлийцев. Мое мнение: продолжать так, как начали: окружать врага, не допускать к нему еду, так что он вынужден будет умереть с голоду... Вылазки же его все будут бесполезными.

– Твой совет недурен, – заметил Гарольд, – но мне кажется, есть еще одно средство, которое может прекратить борьбу и меньше потребует жертв с нашей стороны. Дело в том, что сегодняшняя неудача, вероятно, лишила валлийцев бодрости; так не лучше ли будет, если мы, не дав им опомниться, сейчас же пошлем к ним представителя с предложением сдаться с тем условием, что мы тогда пощадим их жизнь и имущество?

– Неужели щадить их после того, что они нанесли нам такую громадную потерю? – воскликнул один из танов.

– Они защищают свою родину, – возразил Гарольд. – Разве мы не сделали бы то же самое, если б были на их месте?

– А что ты намерен сделать с Гриффитом? – спросил старый тан. – Неужели ты признаешь его венценосным королем, наместником Эдуарда?

– Конечно, я этого не сделаю; Гриффиту одному не будет помилования, но все же я не лишу его жизни, если он безусловно сдастся мне военнопленным и без всяких условий положится на милость короля.

Настала длинная пауза. Никто не смел противоречить графу хотя предложение его не нравилось двум молодым танам.

– Но решил ли ты, кому, собственно, быть представителем для переговоров, – спросил, наконец, старый тан. – Валлийцы очень свирепы и никогда не изменяют своему слову... Положим, что разлучить нормандца с его конем так же трудно, как разделить пополам одного из тех достойных удивления центавров, о которых мы слушали рассказы в детстве, но это не помешает мне сейчас же отправиться в отведенную для меня комнату, чтобы немного заняться своим костюмом... Пришли мне только оружейника, который нужен, чтобы исправить панцирь, поврежденный лапой этого короля, названного Гриффитом.

– Принимаю твое предложение с искренней благодарностью, – сказал Гарольд. – Когда ты приготовишься отправиться в путь, то зайди опять сюда.

Де-Гравиль встал и быстро, немного прихрамывая, вышел из комнаты. Одевшись нарядно и надушившись, он снова вернулся к Гарольду, который теперь был один и встретил его дружелюбно.

– Я тебе благодарен больше, чем мог выразить при посторонних, – сказал граф. – Скажу откровенно, что хочу во что бы то ни стало спасти жизнь Гриффита, а как сообщить это моим саксонцам, которые ослеплены враждой и поэтому не способны отнестись беспристрастно к этому несчастному королю? Я не сомневаюсь, что ты, как и я, видишь в нем только храброго воина и гонимого судьбой человека, следовательно, ты сочувствуешь ему.

– Ты не ошибся, – сказал немного изумленный де-Гравиль, – я уважаю всякого храброго воина, но как королю не могу сочувствовать Гриффиту, потому что он сражается вовсе не по-королевски.

– Ты должен простить ему этот... недостаток: предки его так же сражались с Цезарем, – сказал Гарольд, смеясь.

– Прощаю ему ради твоего милостивого заступничества, – произнес де-Гравиль торжественно. – Слушаю тебя дальше.

– Ты пойдешь с одним валлийским священником, который, хоть и не принадлежит к партии Гриффита, уважаем всеми своими земляками; он понесет перед тобою жезл в знак того, что ты идешь не с дурным намерением. Когда вы дойдете до ущелья, граничащего с рекою, то вас, без сомнения, остановят. Пусть священник переговорит с часовыми, чтобы вас допустили беспрепятственно к Гриффиту в качестве моих послов. С Гриффитом будет говорить опять-таки священник, и так как тебе трудно будет понять его слова, то ты только наблюдай за его движениями. Как увидишь, что он поднимает жезл, то ты поскорее сунь в руку Гриффита этот перстень и шепни ему по-английски: «Повинуйся ради этого залога; ты знаешь, что Гарольд не поступит с тобой по-изменнически; исполни его требование, иначе ты погибнешь, потому что твои подданные давно продали твою голову!» Ты должен встать близко к нему, но если он после твоих слов начнет расспрашивать тебя, то скажи, что ты больше ничего не знаешь.

– Вижу, что ты поступаешь по чести, – проговорил тронутый де-Гравиль. – Фиц-Осборн точно так же поступает с противниками... Благодарю тебя за твое доверие; я тем более рад быть твоим послом, что ты не требуешь от меня, чтобы я узнал численность его дружины и запомнил расположение лагеря.

– За это ненужно хвалить меня, – возразил Гарольд с улыбкой, – мы, простодушные саксонцы, не имеем понятия о ваших тонкостях. Если вас поведут на вершину горы, в чем я, впрочем, сомневаюсь, то ведь у священника есть глаза, чтобы видеть, и язык, чтобы рассказать об увиденном. Признаюсь тебе: мне уже известно, что сила Гриффита не в укреплениях, а в суеверии наших людей и в отчаянии его подданных. Я бы мог овладеть этими вершинами, но только пожертвовав большим количеством воинов и убив всех врагов, а я желал бы избежать и того, и другого.

– Я заметил, когда ехал сюда, что ты не всегда так жалеешь людей, – сказал отважный рыцарь.

– Долг иногда запрещает нам быть человеколюбивым, – ответил немного побледневший Гарольд твердо. – Если не запереть этих валлийцев в их горах, то они понемногу подточат всю Англию, как волны подтачивают берег. Они тоже беспощадно поступают с нами... Но большая разница в том, сражаешься ли ты с сильным врагом или же побеждаешь его, когда он лежит пред тобой связанный по рукам и ногам. Видя, что имею дело с горсткой осужденных на смерть героев, которые уже не могут больше противостоять мне, видя несчастного короля, лишенного всякой возможности дать мне отпор, и сделав все, что я должен был сделать для своей родины, я становлюсь снова человеком.

– Иду, – сказал рыцарь, почтительно склонив голову перед графом, как перед своим герцогом, и направился к двери. У порога он остановился и, взглянув на перстень, данный ему Гарольдом, проговорил: – Еще одно слово, извини за нескромность; ответ твой, может быть, придаст больше силы моим убеждениям, когда они понадобятся... Какая тайна кроется в этом залоге?

Гарольд покраснел, но потом произнес:

– Вот история перстня: при штурме Радлана мне попала Альдита, супруга Гриффита. Так как мы воюем не с женщинами, то я проводил эту госпожу к ее супругу. При прощании она дала мне этот перстень, и я попросил ее сказать Гриффиту, что если я, в минуту его величайшей опасности, перешлю ему этот перстень, то он должен видеть в нем залог того, что жизнь его будет сохранена мною.