Эдвард Бульвер-Литтон - Гарольд, последний король Англосаксонский

Харальд стоял и смотрел на необъятное море, Тости наблюдал за ним молча из-под навеса, потом встал и подошел к нему.

– Почему слова мои взволновали тебя, конунг? – спросил он его.

– Разве слова должны усыплять человека? – возразил Харальд.

– Мне люб такой ответ, мне приятно видеть, как ты теперь любуешься своими кораблями. Да и странно было бы, если бы человек, потративший столько лет на покорение маленького датского королевства, стал бы вдруг колебаться, когда дело идет о власти над всей Англией.

– А я, видишь, колеблюсь именно потому, что любимец судьбы не должен искушать ее долготерпения, я выдержал восемнадцать кровопролитных битв на сарацинской земле, но еще никогда не встречал неудачи! Ветер не может дуть все с одной стороны, а счастье – тот же ветер!

– Стыдись! – воскликнул пылко Тости. – Хороший кормчий приведет корабль в бухту и не поддастся буре; и бесстрашное сердце привлекает счастье. Все народы твердят, что на Севере не было подобного тебе; неужели же ты довольствуешься подвигами юности?

– Тебе не обольстить меня подобными речами, – отвечал конунг, обладавший осторожным и острым умом, – докажи мне сначала надежность успеха, как ты сделал бы это с боязливым стариком; правитель должен быть рассудительным, как старик, когда думает делать важный шаг!

Тости невозмутимо перечислил ему все слабые стороны родного государства: казну, истощенную безрассудной расточительностью короля Эдуарда; полное отсутствие укреплений даже на главных пунктах; народ, успокоенный продолжительным миром и настолько привыкший признавать власть северных победителей, что при первой победе половина населения стала бы требовать примирения с врагом, как было и с Кнутом, которому Эдмунд вынужден был отдать, не протестуя, половину Англии. Тости старался преувеличить существовавший еще в Англии страх к скандинавам и подчеркнуть родство нортумбрийцев и восточных англичан с норвежцами. Наконец, ему удалось вызвать неудовольствие конунга замечанием, что герцог Нормандский непременно захватит эту богатую добычу, если только Харальд не опередит его.

Эти доводы Тости и честолюбие убедили конунга и, когда граф замолк, король протянул руку, указывая на военные корабли, и произнес:

– Довольно! Ты сумел разрешить все сомнения: мои морские драконы полетят по волнам!

С тех пор как скипетр перешел в руки Гарольда, новый король Англии снискал еще больше любовь народа. Он был милостив, щедр и справедлив. Он частично отменил, частично облегчил обременительные подати и налоги, введенные его предшественниками, и увеличил жалованье своим слугам и дружине.

Гарольд оказывал молодому Этелингу такой почет, каким он не пользовался; Гарольд окружил его роскошью и, наделяя богатыми поместьями, старался возвысить его даже в нравственном отношении и уменьшить последствия дурного воспитания. Гарольд поощрял иностранных купцов, предоставляя им разные привилегии, и позволил нормандцам мирно владеть своим имуществом, приобретенном в Англии.

Но любовь со всем своим очарованием погибла для короля. Он чувствовал себя уже не отдельной личностью, а олицетворением Англии; его власть и свобода страны отныне слились в одно целое.

Король Гарольд только что вернулся из Торка, куда он ездил укрепить власть Моркара в Нортумбрии и лично удостовериться в преданности англодатчан. Он застал во дворце посла от герцога Нормандского.

Гюг Мегро, босой и во власянице, с бледным, болезненным лицом, подошел к престолу повелителя Англии.

– Вильгельм, герцог Нормандии, повелел передать тебе следующее, – начал Гюг Мегро. – С горестью и изумлением узнал он, что ты, Гарольд, преступив свою клятву, завладел престолом, принадлежащим ему. Однако, надеясь на твою совесть и прощая минутную слабость, он убеждает тебя кротко и по-братски исполнить свой обет. Отдай свою сестру за одного из его баронов; отдай ему Дуврскую крепость; выступи со своим войском на помощь ему и возврати наследие его брата, короля Эдуарда. Ты будешь, разумеется, первым после него, обвенчаешься с его дочерью, получишь Нортумбрию. Да хранит тебя Бог!

Король побледнел, но ответил решительно:

– Молодая сестра моя скончалась на седьмую ночь после восшествия моего на престол... Для мертвой не нужны объятия жениха. А дочь твоего герцога не может быть моей женой, так как моя жена сидит возле меня. – Король указал на прекрасную Альдиту, сидевшую на троне в великолепном платье из золотой парчи. – Что же касается данного мною обета, – продолжал Гарольд, – то я помню его. Но совесть освобождает меня от вынужденной клятвы, которую я дал только для спасения родины, независимость которой была бы скована вместе с моей. Если обещание девушки, отдающей свою руку без ведома родителей, признается недействительным, то тем более нельзя признать обет, отдающий в руки иноземца судьбу целого народа без его ведома и без решения законов. Престол Английский зависит от воли народа, объявляемой, через его вождей, на собрании Витана. Он отдал его мне, я не имею права передавать его, и, сойди я в могилу, престол не перейдет даже тогда к нормандцам, а будет в распоряжении английского народа.

– И это твой ответ? – спросил посол с угрюмым и недовольным видом.

– Да, это мой ответ!

– Я должен тебе передать в таком случае и последние слова нашего герцога: с мечом придет он наказать клятвопреступника и мечом возвратит свое законное наследие!

– И я тоже с мечом встречу алчного хищника на суше и на море! – проговорил король, сверкая глазами. – Ты выполнил свой долг и можешь удалиться.

Посол вышел с поклоном.

– Не огорчайся наглости нормандского посла, – сказала Альдита. – Какое дело тебе, королю, до той клятвы, которую ты дал, когда был еще подданным?

Гарольд не ответил жене, а спросил у постельничьего, стоявшего за креслом:

– Что, братья мои здесь?

– Они здесь вместе с твоими советниками.

– Позови их ко мне!... Извини, Альдита, я должен заняться серьезными делами!

Альдита поняла этот намек и встала.

– Скоро подадут ужин! – заметила она.

Гарольд спустился с трона и стоял, наклонившись над грудой бумаг.

– Здесь хватит пищи на день! – произнес он спокойно. – Ужинай без меня!

Альдита вздохнула и вышла в одну дверь, и в эту же минуту в противоположную дверь вошли таны, пользовавшиеся особенным доверием Гарольда.

Возвратившись в свои покои, Альдита скоро забыла все, кроме того, что она уже снова королева.

Первым вошел к королю Леофвайн, веселый и беспечный, как всегда; за ним следовали Гурт, Хакон и десяток знатнейших танов. Они уселись вокруг стола. Первым заговорил Гурт.