Сергей Цветков - Карл XII. Последний викинг. 1682-1718

Но он спохватился поздно — шведы уже неудержимо неслись к Днепру. Вокруг них кружились казаки, поминутно вступая в перестрелку с охраной обоза. Шведы бросали одну подводу за другой, иногда не успев их поджечь. «Поход оказался донельзя тягостный», — вспоминает один из его участников; по словам других, войска, «томимые страшной жарой и жаждой», шли «с печалью в сердцах».

Утром 30 июня Гилленкрок онемел, увидев передовые части армии. К полудню в Переволочну прибыл Карл, и Гилленкрок совсем «расстроился».

Левенгаупт нашел, что место переправы похоже на ловушку. Спустя некоторое время с ним произошел один случай, который был принят Левенгауптом за неблагоприятное предзнаменование и подтверждение его дурных предчувствий. Когда он прилег отдохнуть на берегу, к нему в шапку забрался горностай. Левенгаупт поймал его. Офицерам, собравшимся посмотреть на добычу, генерал сказал, что армия «сама себя в ловушку завлекла», подобно зверьку. Он отпустил горностая, «моля Господа, чтобы и мы [шведы] так же во здравии из оного места выбрались».

Вера в предзнаменования была широко распространена в шведской армии. Появления ложных солнц и комет отмечались с почтительным трепетом (кометы, в частности, неоднократно считались предвещением Судного дня), по ним делались предсказания об исходе походов и битв. Но если раньше, в Польше и Саксонии, все знамения истолковывались как благоприятные для шведов, то с началом русского похода все чаще стали обращать внимание на какой-нибудь дурной знак. Так, у Ромн вспомнили, будто Карлу предсказано, что он останется непобедим, пока не возьмет Рим: некоторое сходство в звучании названий городов (Рим по-шведски «Rom») вызвало у многих солдат мистический ужас. Сам король тоже верил в приметы и суеверно боялся темноты, из-за чего охотно спал с солдатами, положив голову кому-нибудь на колени. Священники ничего не могли поделать с этими предрассудками, тем более что сами они (как, например, капеллан драбантов и духовник короля Нордберг) частенько перед боем сподобливались «откровений» о грядущей победе шведов. Заслон язычеству был поставлен только в виде королевского указа, запрещающего колдовать и заговаривать оружие.

По-видимому, случай с горностаем сильно повлиял на Левенгаупта, который именно после этого стал совершать один странный поступок за другим. Вообще все его действия свидетельствуют о том, что за последние дни он потерял остатки душевных сил.

Карл приказал Крейцу найти «более удобное место» для переправы. Было решено выступить в Кишенки на рассвете. Однако армию уже трудно было повернуть назад. Люди тянулись за Днепр — силой захватывали плоты, платили баснословные деньги за лодку (одно место стоило до 100 далеров) или бросались в реку группами по 10-20 человек, из которых на другой берег добирались двое-трое. На тех, кто еще не совсем потерял голову, эта картина подействовала отрезвляюще. Эскадронный пастор Смоландского кавалерийского полка пишет: «Когда увидели мы, с какими стенаниями народ на тот берег перебраться пробовал, решили мы со товарищи, что лучше останемся все скопом и будь что будет, в любом случае доля более завидная, нежели с собой в реке покончить».

Вечером 30 июня с разрешения Левенгаупта на тот берег переправились Мазепа с женой и Войнаровским, несколько сотен казаков и рота конных егерей. Высшие чины сидели в лодках, казаки и егеря держались за гривы лошадей; течение унесло многих из них. Канула на дно и часть гетманских сокровищ (впоследствии чье-то смутное воспоминание об этом событии породило знаменитую легенду о «кладе» Мазепы).

Тем временем у короля проходило совещание с целью выработки плана дальнейших действий. Выбор был невелик: или, переправившись у Кишенок, идти во владения крымского хана, или дать у переправы бой приближавшейся русской армии. Карл высказался, конечно, в пользу сражения, но увидел испуганные лица офицеров. Гилленкрок поспешил заявить, что «солдат обуял страх и стоит им только завидеть неприятеля, как они массой перейдут к врагу, остальные же утопнут в реке». Карл резко оборвал его:

— Они будут драться, коль скоро я прикажу им!

Тут Левенгаупт со слезами на глазах пал перед ним на колени:

— Ваше величество, вам нужно переправиться за Днепр, чтобы спасти хотя бы себя.

Король сердито толкнул его в грудь:

— Вы, генерал, не знаете, что говорите. Мне приходится думать о других, гораздо более важных делах.

— Ничего иного не приходится, кроме как в полон идти либо всем убитыми быть, — не унимался Левенгаупт, мрачно глядя в пол.

— Но сначала грянет бой! — кипятился король.

После этого на Карла обрушился целый ураган увещеваний, что если он оставит армию и переправится за Днепр, то таким образом «получит много способов помочь своим». Левенгаупт особенно упирал на то, что ханский эмиссар, сопровождавший шведов, обещал дать верного человека, который покажет дорогу в Крым, и что хан обещал обеспечить шведов продовольствием.

— Если русские подойдут с одной кавалерией, то с ними как-нибудь справятся, но если явится вся русская армия, то нельзя сказать, что будет, — добавил Крейц.

Наконец Карл уступил. Условились, что король с небольшим отрядом двинется в Очаков, где будет ждать прибытия остальной армии. Оттуда решено было идти в Польшу на соединение с Крассау и войсками Станислава. Это должно было увеличить силы шведской армии до 40000 человек. Одновременно предполагалось объявить в Швеции новый рекрутский набор. Король хотел возложить командование армией на Крейца, но Левенгаупт настоял на том, чтобы эта должность была предоставлена ему. Король, подумав, согласился.

Левенгаупт объявил приказ по армии: «Не забавляться дальше постройкой негодных плотов или переправой через Днепр», а сжечь все подводы с имуществом, раздать казну солдатам и офицерам, запастись патронами и провиантом и быть готовыми на рассвете выступить к Кишенкам. Это распоряжение вызвало массу «скандалов и буйств»; имущество сожгли лишь некоторые полки. Крейц невольно усилил беспорядки, необдуманно разрешив переправиться за Днепр лейб-драгунскому полку Эрнстеда. Другие шведские части ринулись на берег вслед за лейб-драгунами и возобновили сооружение плотов.

Около 10 часов вечера Карл в коляске подъехал к месту переправы. Его сопровождала горстка генералов. Левенгаупт пожелал всем счастливого пути и добавил, что у него есть одна просьба.

— Какая же? — спросил Карл.

— Ваше величество, я прошу не допустить, чтобы моя несчастная жена и дети в случае потери кормильца вынуждены были пойти по миру.

Карлу не очень понравилось умонастроение главнокомандующего, но он заверил Левенгаупта, что его просьба будет выполнена.