Дмитрий Марущенко - 10 лет благоденствия. Том I

– Но Вы можете принимать участие в сочинении статута в обществе. Мы его обсуждаем каждое собрание.

– Да, да… – пространно отозвался Глинка, взял перо и расписался в бумаге, чем вызвал добрую улыбку Новикова и поздравления с рукопожатием и восхищением его желания послужить отечеству.

После, Глинка редко захаживал к масонам, но не выходил оттуда, надеясь, как и Новиков, найти в ложе новых для их союза честных и добродетельных и вообще деятельных людей. Однако медлительность и пространность цели нового общества при бесконечной нереализуемой энергией молодых офицеров, не знающих куда ее направить, приводили пока только к безуспешным их поискам лучших способов найти применения своим талантам и этой внутренней энергии. Некоторые из них были уже на примете у других масонов, и спустя некоторое время, уже в новом 1817 году были посвящены в масонские ложи. Среди таких переплывших из тайного общества в масоны, были Сергей Муравьев-Апостол, Никита Муравьев, Петр Колошин и Сергей Трубецкой. Это без учета еще тех незначительных лиц, которые по своей незначительности, теряются в нашей истории.

Что касается исполнения устава, вернее, его набросков, рьяно защищая их в теории, прислушиваться к ним на деле никто не собирался. Так, наравне со второй категорией членов тайного общества, именуемых братьями, новые члены вовсю принимали своих знакомых, хотя заведомо предупреждавших принявших их самих о своём намерении. Крайне забавный случай происходил при такой вербовке одного очень талантливого гвардейского офицера, также масона, умнейшего человека, Павла Ивановича Пестеля, сына бывшего генерал-губернатора всей Азиатской части Российской империи, нынешнего члена Государственного совета. Он был адъютантом графа Витгенштейна и в описываемое время, по причине вынужденного отпуска своего графа, жил в Петербурге у своих родителей.

Пестель своим жестким характером, большим, ясным и почти энциклопедическим умом имел блестящую репутацию во всей гвардии. Выпускник Пажеского корпуса, по окончании которого его экзаменовал сам Александр Павлович, Пестель был участником Отечественной войны и заграничного похода, был ранен в бою под Бородиным, награжден Владимиром 4-й степени с бантом за Лейпциг и святую Анну 2-й степени за взятие Труа. Имел серебряную медаль на голубой ленте в память о 1812 годе и золотую шпагу с надписью: «За храбрость», полученную после своего ранения, от которого он оправился только после похода. Должность адъютанта генерала Витгенштейна занимал он с 1813 года, по званию был поручиком, и несмотря на безупречную службу последние годы в звании повышений не имел. Павел Иванович пользовался полным уважением среди солдат и офицеров, он же был на примете у генералов и высших начальников и даже, как говорили между собой офицеры, был на счету у самого императора! Генерал Витгенштейн, почти сразу оценивший своего адъютанта, доверял ему безгранично: Пестелю было разрешено вскрывать письма на его имя, он вёл всю канцелярию генерала.

Таким образом, на Пестеля положили глаз сразу несколько членов. Идея принять Пестеля в общество пришла сначала Трубецкому. Но он был плохим агитатором, и его пространных и, прямо сказать, непонятных речей не хватило, чтобы разжечь интерес Пестеля к обществу. К тому же Трубецкой, как член масонской ложи «Трех добродетелей», казалось, приуготавливал Пестеля к принятию его в оную. Так или иначе, принятием ни в общество, ни в ложу встреча не обвенчалась. Следующая попытка была предпринята Никитой Муравьевым. Он понимал, что ему также не удается заинтересовать Пестеля, но при этом он даже и не пытался искать те ниточки, за которые надо было только пару раз дёрнуть, чтобы Пестель стал «наш». Захаживал к Пестелю и Федор Глинка. Хоть он и не имел пока права говорить с кем-либо об обществе и тем более принимать в него, Пестелю он рекомендовал свой новый кружок и приглашал присоединиться к нему. Глинка заходил к Пестелю спустя несколько недель после своего принятия, сам он успел поприсутствовать на двух-трех собраниях, проникся идеей общества действительно больше, чем идеей масонства, как и предугадал это в нем Новиков. Немного приврав, Глинка пересказал цель организации своими словами так, как он ее понимал сам, то есть совершенствуя не себя в первую очередь, а само общество, свое окружение своими мыслями, высказываниями и поступками. Глинке удалось привлечь внимание Пестеля, но Павел Иванович все же не торопился отдаваться в спешке новому обществу, тем более, что он только-только вступил в новую масонскую ложу. Но что не удалось Трубецкому и Муравьеву, и что начал Глинка, то мог закончить только близкий Пестелю по уму, энергии и любви к отечеству Михаил Новиков. Тут-то и пригодился весь его опыт масонской конспирации, тонких, еле заметных намеков и потрясающе глубокий психоанализ принимаемого человека.

– Как ваша нога? – поинтересовался Новиков, слегка указывая снятой перчаткой на ногу Пестеля.

Пестель посмотрел на свою ногу, на которую указывал Новиков и сказал:

– С этой с рождения, слава Богу, всегда было все в порядке. А вот эта, – указал он на другую ногу, – схлопотала ружейную пулю под конец Бородинского сражения. Было повреждено все, что можно повредить, но хороши наши медики, в конце концов, вылечили, затянули все. Даже не хромаю. Вы ведь не заметили, какая была у меня ранена.

– Да, признаться, невозможно обратить внимание.

– Ну так вот… Так чем я вам могу служить?

– Ох, я слышал, что вы оставили свою масонскую ложу, где о вас были составлены очень хорошие отзывы.

– Я ее не оставлял, однако, мои посещения стали более редки. Отчасти это связано из-за службы.

– Только из-за неимением свободного времени вы перестали посещать ложу? Мне сказывали, будто вы хотели оставить ту ложу, по причине произведения обрядов исключительно на французском языке.

– Все эти ложи одинаковы, все занимаются своей деятельностью под надзором государства, так что я не вижу смысла в какой ложе состоять. Если меня исключат из этой, но предложат вступить в другую, я соглашусь, но абсолютно ничего не потеряю. Что же касается употребляемого там языка, любая организация, работающая в какой-либо стране, должна вести свою деятельность на том языке, который признан государственным в этой стране. Это мне кажется простым, логичным условием. Притом еще, что большинство тамошних людей русские и понимают и сколько-нибудь владеют своим исторически родным языком.

– А разрешите задать вам еще один вопрос, если я вам еще со своим допросом не надоел?

– Ну что вы! Я совсем не чувствую каких-либо неудобств со стороны вашего, как вы соизволили выразиться, допроса.