Ильяс Есенберлин - Заговоренный меч

— Сорок человек не переспорят упрямого. Не думай, что мы уговариваем тебя, Кобланды. Сорок есть сорок, и они кого угодно заставят уважать себя. Если бы ты просто убил на поединке кого-нибудь из нас, можно было бы обойтись выкупом, как делали наши деды. Бывают и между братьями ссоры. Но рука твоя замахнулась не на одного батыра. На весь наш народ поднял ты свою тяжелую десницу. Ибо убийство Акжол-бия имеет глубокий след, и все мы знаем это. Ты тоже знал, Кобланды. Так помни, что твоя могучая рука переломится, как соломинка, о нас!..

— Это что, угроза? — Кобланды-батыр вдруг выпрямился и посмотрел на всех налитыми кровью глазами. — Не раз каракипчак Кобланды-батыр встречался лицом к лицу со смертью, но еще ни разу не оставался жив осмелившийся угрожать ему!

— Да, это предупреждение тебе, батыр, или угроза, как ты называешь, — спокойно ответил Аргын-бий. — Напрасно гордишься тем, что убил Акжол-бия. Рано или поздно возвращается конь к своей привязи, и мы не советуем тебе отрываться далеко от родного косяка. В конюшне Абулхаира, конечно, много корма, но ездить там на тебе будут чужие…

Да, Кобланды, нас много, и если не в состоянии мы пока сокрушить Абулхаирову Орду, то у нас хватит сил наказать отступника и убийцу. Нам жаль тех людей из твоего рода, которые потянутся за тобой к Абулхаиру. Их злая судьба будет на твоей совести, Кобланды.

И еще одно запомни, неразумный каракипчак! Раньше лишь Джаныбек с Кереем болели за бия Акжола и требовали расплаты с тобой. Теперь в нашем лице с тобой говорит вся наша великая казахская степь!..

Если весь наш народ потребует у тебя выкупа за смерть бия Акжола, то не хватит добра и крови ни у тебя, ни у всего твоего рода, каким бы большим и богатым ни был он!

— Чего же ты хочешь от меня, бий? — спросил сдавленным от ярости голосом Кобланды-батыр.

— Ты преступник, Кобланды, и мы не можем предложить тебе сейчас следовать за нами. Но если дорога тебе родина, собирай свои аулы и откочевывай к берегам Тургая, чтобы не мог использовать здесь каракипчакские сабли наш враг. Не показывай дурного примера слабовольным, когда мы начинаем святую борьбу за самостоятельность. Пеняй на себя, если сделаешь по-другому. Проклят будешь своим народом, и на тебя обрушится весь его гнев!..

— Правильно говоришь, наш бий!

— На Тургай пусть едет!..

— Нет у тебя другого выхода, Кобланды…

Аргын-бий поднял обе руки:

— Мы все сказали тебе, каракипчак Кобланды…

Когда, не ожидая готовящегося обеда, все они вышли из юрты, Кобланды-батыр вскочил и схватился за свою знаменитую дубину. Ему хотелось догнать их и драться, сокрушая головы людей, топча их в землю и рыча от гнева. Но разум взял верх. Ему вспомнились слова о коне, отбившемся от табуна. Только такие образы понимал батыр Кобланды…

Давно уже скрылись за степным горизонтом уехавшие гости, а он все сидел и думал, подперев свою громадную голову поросшей волосами рукой. Слишком поздно спохватился он. Неслыханный позор уже пал на него, и исправить что-либо было поздно. О коварстве Абулхаира, который подтолкнул его на это убийство, появились у него мысли. И подумал он, что правы батыры, советующие ему откочевывать к Тургаю…

Все больше аулов снималось с места и уходило вслед за Джаныбеком и Кереем в сторону Моголистана. Те, кто не захотел открыто идти за мятежными султанами, просто уходили в бескрайнюю степь подальше от греха. Когда совсем уже пусто стало вокруг Орда-Базара, с южной стороны показался одинокий всадник. Во весь опор скакал он на громадном коне, и длинный хвост коня стелился по ветру. Это был Кобланды-батыр.

Услышав о том, что большинство аулов откочевало от ханской ставки из-за убийства Акжол-бия, он вскочил на коня и поскакал сюда. Больше суток мчался он без остановки на своем необыкновенном коне и по дороге убеждался, что никого не осталось в этой стороне. Только потухшие огнища да конский навоз говорили о том, что еще вчера в этих местах было многолюдно.

Остановив коня о Орда-Базара, долго стоял над опустевшей долиной Кобланды-батыр. Вдруг в глазах его появилась жизнь, разошлись нахмуренные брови. Другого всадника на холме заметил он и пришпорил коня.

Медленно подъехал к холму батыр, слез с коня и приблизился к всаднику. Это была девушка лет пятнадцати. Лучи солнца играли на белом лице, в маленькое сердечко были сжаты пунцовые губы, а в черных глазах отражался батыр Кобланды с неестественно расставленными руками.

— Что ты хочешь сказать мне, батыр? — спросила она.

По всему было видно, что не очень обрадовалась она свиданию.

— Я все уже сказал тебе, ханская дочь! — ответил Кобланды-батыр. — Разве не ради тебя убил я в поединке Акжол-бия!.. И знай, Саян-батыра я тоже хотел отправить на казнь, потому что без тебя не жить мне на земле!.. Пусть весь мир выходит на бой со мной, я не испугаюсь, если он встанет на моем пути к тебе!..

Нетерпеливый жест рукой сделала девушка, и батыр опустил голову. Долго стоял он так, а когда поднял глаза, в них уже не было жизни.

— Теперь… теперь мое львиное сердце сжалось в кулачок ребенка. Как у зайца, колотится оно в моей груди. Широкая, словно степь, душа моя поместилась на твоей маленькой ладони, девушка. Так не глумись же надо мной и скажи всю горькую правду!..

Девушка решительно кивнула головой…

— Я не думала глумиться над тобой, батыр. И все правда, что ты говоришь. Мать действительно хотела отдать меня в жены Акжол-бию. Но разве его вина в этом? Правда и то, что любила я батыра Саяна, но чем он виноват? Моя мать без памяти любит меня и на все пойдет ради моего счастья. И Рабиа-султан-бегим во всем помогала мне. А счастье мое не с тобой, безрассудный старый батыр. Никогда я не стану твоей женой!..

Гордый батыр вскинул голову:

— А если твой отец отдаст тебя мне?

— В таком случае мне придется умереть… — Она вынула из-под одежды маленький хорасанский кинжал и задумчиво посмотрела на него. — Этот нож раньше тебя прикоснется к моему телу!

— Но разве я такой уж плохой? — вскричал батыр.

— Пусть это будет наша последняя встреча! — твердо сказала девушка и, отвернув коня, поскакала, не оглядываясь на застывшего в горестном недоумении Кобланды-батыра.

Неотступно смотрел он ей вслед, пока не въехала она в город.

— Да, все было напрасно! — сказал он со вздохом.

Он действительно напоминал сейчас смертельно раненного льва. Красавица Гульбахрам, младшая дочь хана Абулхаира, ради которой совершил он столько безрассудств, отвергла его…

Чем ближе к старости, тем больше убеждался хан Абулхаир, что наслаждения этого мира мимолетны и преходящи, как сон. Да, золотой трон, богатство, любовь и горести — все это лишь обман зрения. Реальна одна лишь смерть. Прав был его великий предок, который верил только в нее и ни во что больше…