Ильяс Есенберлин - Хан Кене

— О почтенные султаны, вы хотели объединить степь, а так легко разъединились с собственными головами! — Куш-беги философски покачал головой. — Этих выбросите в яму за забором, а спящие пусть тоже больше не просыпаются!

Как овцы перед тоем, спящими, были перерезаны все восемнадцать джигитов, сопровождавших казахских султанов на переговоры в Ташкент. Батыр Агибай с Ержаном уцелели лишь чудом. Когда их не обнаружили в рабате, ешик-ага приказал обыскать конюшни.

— Если они там, скажите, что возвратились султаны! — предупредил он стражника, а сам со своими сарбазами остался ждать во дворе. Не слишком прельщало их встретиться с батыром лицом к лицу.

Но тот же конюх-узбек из рабов успел предупредить Агибая о том, что их ищут, а оба султана убиты. Огромный Агибай-батыр сгреб выхватившего саблю Ержана и принудил его скрыться в примыкающих ко двору переулках. Перерезав поводья подвернувшихся под руку лошадей, они вскочили на них и так, без седел, выехали из города. Какой-то стражник спросонья хотел задержать их в воротах рабата, но Агибай-батыр ударом ноги заставил его умолкнуть навеки…

Еще через год Ляшкар и Бегдербек пригласили на тайную встречу самого Касыма-тюре. Они клялись в собственной невиновности и обещали рассказать все подробности гибели его сыновей. Недалеко от Созака, на берегу озера Теликоль, Ляшкар собственноручно отрезал старому султану голову и привез ее в Ташкент…

Сломанной подковой стоит на востоке черно-бурый силуэт Каратау. На конские гривы и верблюжьи горбы похожи его многочисленные вершины, увитые голубовато-сизой лентой тумана, с которой не справиться закатывающемуся солнцу. А на западных склонах гор необычное оживление. Тесными группами, словно прижимаясь друг к другу, расположились казахские кочевья. Так бывает во время войны… Сплошным полукругом сгрудились юрты. Только быстрая горная речка разрывает их линию. Все они покрыты серыми, бурыми кошмами, и лишь немногие — белыми. Никак не скажешь, что это очень уж богатые аулы: старые, давно не сменяемые кошмы лохматятся, пестреют многочисленными латками, едкий кизячий дым прокоптил их насквозь. Да и верблюжье стадо, пасущееся невдалеке, слишком уж мало для них. С одного раза можно пересчитать овец и коз, а среди гуляющих в ущельях лошадей большинство поджарые, с подтянутыми животами, боевые аргамаки. Совсем почти не видать кобыл с жеребятами. Зато много охраняющих скот людей с тяжелыми палицами у пояса…

Это и есть аулы родов тока, уак, алшын и алтай, которые вместе с Касымом-тюре покинули два года назад земли отцов и перекочевали сюда, к отрогам Каратау, в пределы кипчакских и коынрадовских родовых владений. Хоть и является Касым-тюре сыном хана Аблая, но не слывет самым богатым в степи человеком. Все богатства унесла затеянная сыновьями длительная война. Да и скот, привыкший к сочной траве и степному раздолью, не очень-то плодится на поросшем редким чием солончаке у этих гор. Нет, не веселое зрелище представляют сейчас мятежные аулы!..

Об этом и думает ушедший далеко в степь от аульного шума и плача человек. Он невысокого роста, плотный, с толстой, как у борца, шеей. Лицо его, с чуть коротковатым прямым носом, небольшими усами и густой темно-рыжей бородой клином, можно было бы назвать красивым, если бы не глаза. Как у степного беркута они: зоркие, немигающие, в кровавых прожилках. Впрочем, именно такие глаза подходят этому лицу, на которое от рождения легла печать властности и уверенности в своем праве повелевать. Весь вид его свидетельствует, что привык он больше слушать, чем говорить; скупы движения, плотно сжаты тонкие и резко очерченные губы. И еще одну черту заметит внимательный взгляд на этом необычном лице — какую-то глубоко спрятанную мечту, ради которой такие люди идут на все…

Все дальше в степь уходит человек, и издали, из аулов, уже не различишь соболий малахай, полушубок с мягким бархатным верхом, светло-коричневый чекмень. Зачем же уходит так далеко от людей Кенесары, средний сын Касыма-тюре и внук хана Аблая?..

Пересохший чий с хрустом ломается под замшевым сапогом с синим родовым орнаментом. Вздрагивают его ноздри, и грозной непроходящей песней наполняется степь. Ее пел вчера, сидя на белой кошме и подвернув под себя ноги, Нысанбай. Летописью ветви Джучи — Темучинова сына — была песня…

Неподвижны были лицо и фигура вещего певца. И пел он про вольные кочевья рода керей на берегах Онона и Керулена, ставшие первыми жертвами на долгом и кровавом пути Чингисхана. А потом оказались на этом пути многие казахские племена и роды: населявшие берега Орхона, Аргуни и Иртыша, долины Тарбагатая найманы, аргыны, а по берегам Жаика и Тургая — кипчаки, алшыны. Старший сын Чингисхана от матери-казашки — знаменитый Джучи получил от него в надел казахские степи от Волги — Едиля и Жаика — до Иртыша. И немало казахской крови и костей легло в основание созданной Батыем Золотой Орды. Тогда и оказались в очередной раз расколотыми казахи, ибо южная группа родов — Жетысу — Семиречья — уйсуни, дулаты, жалаиры — отошла к Джагатаеву улусу необозримой державы Чингисхана.

Гремела старая сосновая домбра Нысанбая-жирши, век за веком плыли из-под его пальцев. И не было года, когда не лилась бы кровь, потому что не умели поладить между собой многочисленные ханы, беки, султаны. А враги на всех рубежах делали все возможное, чтобы не кончился этот раскол, потому что страшна была им единая степь…

Развалилась Золотая Орда, отделились кереи от улуса Джучи. Султан Джаныбек сумел ненадолго объединить роды аргын, керей, найман, уйсунь, дулат и бестанбалы, населявшие берега Чу. Это и было первое самостоятельное казахское ханство. Еще больше расширил его хан Касым, сын Джаныбека. А потом оно распалось. И снова объединяли его различные властители: Хакназар-хан, Тауекель, Есим, Джангир, Тауке. Великого могущества достигло оно, и боялись враги посягать на его границы, когда, по заветам предков, «одна голова управляла руками и ногами». Славу аргынам, найманам, кипчакам, алшынам, всем другим казахским родам по очереди пел старый жирши, и великая гордость была в его голосе.

И снова раздирали страну казахов междоусобицы, потому что не могли поделить между собой власть ханы трех жузов. И стали они, как всегда, искать поддержки на стороне, а первым из них был Абулхаир-хан из Младшего жуза…

Словно кровью пропиталась домбра, глуше стали струны. Голос певца задрожал от неизбывного горя. О страшных временах, о «годе великого бедствия» запел он. Воспользовавшись распрями и враждой, кровавым смерчем прошел по казахской земле джунгарский хан Сыбан Раптан. Почти поголовно истреблены были аулы вдоль Чу, Сарысу, Сырдарьи, у подножия Каратау. Уходили к Аралу и Каспию, на берега Ишима и Тобола Средний и Большой жузы. Тогда хан Младшего жуза Абулхаир, а через год и хан Среднего жуза Самеке согласились на русское подданство…