Вера Хенриксен - Святой конунг

А что, если Кальв поддержит Торфинна и они будут разбиты? Тогда им придется уезжать отсюда, плыть дальше, она сама не знала куда. Возможно, в Катанес, а, может быть, в Англию…

Перед отплытием Кальв попросил ее держать один корабль готовым к плаванью, если вдруг понадобится бежать.

Долго ли она сидела так, глядя в огонь, она не знала.

— Мама, разве ты не слышишь, что Кетиль зовет тебя? — услышала она нетерпеливый и слегка сердитый голос Суннивы.

Она медленно повернулась.

Кетиль Тордссон был самым преданным Кальву человеком во дворе; он был одним из тех, кто прибыл с ним из Эгга.

— В чем дело, Кетиль? — спросила она.

— Туман рассеивается, ты просила сообщить тебе об этом.

— Спасибо, Кетиль, — ответила она. Она встала с табуретки. Чувствуя, что устала, она вздохнула, подвигала плечами, чтобы снять напряжение, отложила в сторону пряжу. Накинув на плечи шаль, направилась к двери.

Выйдя наружу, она оглянулась; Суннива вышла вслед за ней.

— Накинь шаль, — сказала она, видя, что дочь вышла раздетая.

— Но, мама!.. — ответила Суннива, укоризненно глядя на нее. — Теперь ведь середина лета…

Сигрид снова вздохнула. Ей не хотелось в такой день заводить с дочерью споры по пустякам; она промолчала, и они вместе стали подниматься на холм, расположенный за усадьбой.

Суннива стала от нее отдаляться.

Она помнила, с чего все это началось; это было в лунную ночь на борту корабля, когда они плыли из Норвегии и она подумала, что ее дочь умерла.

В тот раз она так напугалась — напугалась за себя. И после этого она выстроила стену между собой и Суннивой, приглушая в себе как любовь, так и ненависть по отношению к ней. И в то же самое время она тосковала о ее любви, надеясь, что эта девочка, настолько похожая на Сигвата, будет любить свою мать.

Но надежда эта была напрасной; что бы она не говорила и что бы не делала, дочь воспринимала это плохо.

То, что сказал Кетиль, оказалось правдой: туман начал рассеиваться. Подул ветер, в облаке тумана появился просвет, через который уже пробивалось солнце.

Один из другим из тумана выныривали острова; остров Флат, остров Рёгнвальд и, наконец, остров Хо со своей круглой вершиной. И ей казалось, что она различает вдали корабль, в проливе между островами Флат и Рёгнвальд. Но расстояние было слишком велико, и она не была уверена в этом.

Вздохнув, она села на влажную траву. Но Суннива укоризненно посмотрела на нее.

— Ты боялась, что я замерзну, — сказала она, — а сама не боишься, что промокнешь!

Сигрид взглянула на дочь; даже в ее осанке было что-то упрямое. И она снова встала.

— Послушай, Суннива, — сказала она, — тебе не следует вмешиваться в мои дела.

— Ты сама вмешиваешься в мои дела, а стоит мне сказать слово, как ты сердишься…

Девочка с оскорбленным видом поджала губы.

Внезапно Сигрид решила, что с нее хватит: мысль о муже и сыне, находящихся в Петтландском фьорде, воспоминания о времени, проведенном в Эгга, тревога за будущее, а тут еще эта дерзкая девчонка!

И она влепила дочери пощечину.

Суннива даже не вскрикнула, но рука ее тут же прикрыла покрасневшее от удара место.

Она молчала, но в глазах у нее горел огонь.

И тут Сигрид решилась, наконец, выложить ей то, что давно накипело у нее на душе. Однако Сунниву не так-то легко было ввести из себя.

— Если я хоть еще раз застану тебя наедине с этим нищим исландцем, ты получишь больше; мне придется поговорить об этом с твоим отцом!

— Ты не осмелишься сказать об этом отцу! — сказала Суннива, и ее черные глаза насмешливо сверкнули. — Если бы осмелилась, ты бы сделал это гораздо раньше.

— Почему я не могу осмелиться? — спросила Сигрид, кусая губу. В самом деле, она не решалась рассказать Кальву о Сунниве, тем более, что речь шла об исландце.

— Откуда мне знать, какие у тебя на это причины? — сказала Суннива, пожимая плечами. — Я знаю только, что ты не говорила ему об этом. И я не думаю, что ты молчишь ради меня.

— Ради чего же? — спросила Сигрид, ухватившись за спасительную мысль.

— Ты занята лишь своим ткачеством и тем, что вмешиваешься в чужие дела, — язвительно произнесла Суннива, — и еще ходишь в церковь и стараешься убедить священников в том, что ты святая!

— Суннива!

— Ударь еще, если хочешь! — сказала Суннива, подставляя ей щеку. Но Сигрид не ударила ее. Она просто стояла и смотрела на девочку; она была ослепительно красива.

Глядя на нее, Сигрид немного успокоилась.

— Если ты сама не понимаешь, что для тебя лучше, я попытаюсь помочь тебе, — сказала она.

— Помочь… — Суннива мотнула головой.

— Что, ты думаешь, я должна делать? — спросила Сигрид. — Позволять тебе позорить себя с человеком, о котором и я, и ты знаем лишь то, что твоей отец взял его сюда из королевской дружины, что он весельчак и умеет играть на гигье [8]?

— У его отца есть усадьба в Исландии, — дерзко ответила Суннива. — Он сам говорил мне об этом… — последние слова она произнесла уже не так дерзко.

— Откуда ты знаешь, что он говорил правду? Что ты знаешь о нем?

Суннива вдруг расплакалась, губы ее искривились, голос задрожал.

— Его зовут Хоскульд Флосисон, — сказала она. — В Исландии он жил в Свинафелле. Он сказал, что его отец — большой человек в стране, а он — единственный сын.

Она пыталась унять слезы, то и дело моргая, но все-таки плакала. И когда Сигрид обняла ее, она вдруг бросилась матери на шею.

— А если он погибнет в бою? — всхлипнула она, но тут же вырвалась из материнских объятий. — Конечно, тебе очень хотелось бы, чтобы он погиб! — воскликнула она.

Сигрид было трудно это отрицать.

— Все в руках Божьих, — ответила она.

— Опять ты за свои проповеди! — бросила ей в лицо дочь. С этими словами она повернулась и бросилась со всех ног бежать вниз, к усадьбе.

Сигрид медленно пошла следом. Она тяжело дышала; просто невозможно было разговаривать с Суннивой. Ей следовало поговорить об этом деле с Кальвом.

Она снова остановилась и посмотрела в сторону Петтландского фьорда. И ей показалось, что она видит корабль возле острова Рёгнвальд.

К вечеру корабли вернулись домой. Кальв и Торфинн привели с собой большой флот. Не было сомнений в том, что они одержали победу; люди на борту жгли факелы, размахивали руками и кричали.

Сигрид с облегчением вздохнула, увидев, что Кальв не ранен, если не считать царапины на щеке. Тронд тоже сошел на берег без посторонней помощи; туника его была в крови, но он сказал, что это не его кровь.

По виду Кальва нельзя было сказать, что он только что одержал победу. Он был молчалив, на лбу у него пролегли складки. И, войдя в зал, он первым делом вынул из-за пазухи письмо конунга Магнуса и бросил его в огонь.

Кожа постепенно загорелась, сморщилась, все почувствовали запах паленого. Но Кальв стоял неподвижно до тех пор, пока кожа не обуглилась и не превратилась в пепел. После этого он повернулся и направился к почетному сиденью.