Екатерина Левашёва - Сероглазый Чингисхан Белой Гвардии. Том 1. Юный потомок отважных тамплиеров (1886—1905)

« – Хотелось бы мне, чтобы это случилось в другое время – не в мое.

– И мне бы тоже, да и всем, кто дожил до таких времен. Но выбирать не дано. Мы можем только решить, как распорядиться своим временем.»

Дж. Толкин

В случае с бароном Унгерном, он своим временем распорядился с необычайной мудростью и благородством, приняв мученическую смерть с таким внутренним достоинством и мужеством, что это вызывает восхищённый восторг и поныне.

Во все времена людям нужны прекрасные идеалы, некие положительные образцы для подражания, на которые они могли бы ровняться в построении собственной успешной модели поведения, что является особенно важным для неопытного подрастающего поколения, всё ещё находящегося на стадии становления личности и определения основных жизненных ценностей.

Тайный почитатель Белого Движения Вениамин Каверин в своем знаменитом романе «Два капитана» выразил огромный драматизм и невосполнимость потерь для Отчизны при гибели её прославленных героев:

Барон Унгерн, сентябрь 1921

«Горько мне думать о тех делах, которые я мог бы совершить, если бы мне не то что помогали, а хотя бы, просто, не мешали.»

Слова Сани, обращенные к незабвенному образу капитана, можно посвятить и реальной исторической личности-легендарному белому генералу барону Унгерну:

«Этот человек погиб в мужественном бою со стихией.

Скорбь и гордость за него волнуют нас.

И перед зрелищем его бессмертия страстно замирает душа.

Для таких людей, как он, нет и не будет смерти!»

Среднестатистическому представителю цифрового века, живущему во времена ревущих моторов и навороченных гаджетов может быть сложно представить ту сладостную, медленно текущую эпоху Российской Империи времен незабвенного Самодержца Александра III, на последние годы правления которого пришлось раннее детство нашего главного героя.

Это был конец винтажного 19-го века, всё еще не загрязненный пороховой копотью европейских войн и кровавых революционных драм.

Понимание атмосферы и самого духа времени, в который появился на свет наш юный герой, является ключом к правильной оценке его такого яркого, но такого скрытого ото всех богатого внутреннего мира, стремлений его добродетельного сердца и порывов его благонравной души.

Жителю ультрасовременного мегаполиса непросто представить спокойную, пасторальную жизнь в древнем дворянском поместье Эстляндии, недалеко от освежающего синего моря с его белым, пенным прибоем и пышно развивающимися парусами на горизонте.

Многим так же трудно вообразить часть детства, проведенного в окружении средневековых немецких мощеных улочек и древней архитектуры, навевающей самые романтические мысли о давно ушедшем прошлом.

Замок Шенонсо, фото автора

Данное повествование полностью посвящается удивительному белому воину Гражданской войны; прекрасному рыцарю во всех смыслах и толкованиях этого слова.

В груди отважного Роберта Унгерна Штернберга билось горячее сердце, точь-в-точь напоминающее неустрашимые сердца его героических предков- крестоносцев, знатный, аристократический род которых восходил к 1269 году.

Герб баронов Унгерн Штернберг (источник: Интернет)

Ощущение этой генетической связи с предками так же, как и благородство его души и чистота порывов, руководили этим человеком до последних минут его короткой, но такой блистательной жизни.

Духом рыцарства была пропитана каждая клеточка его пламенной, романтичной и бесконечно преданной Отечеству души.

В 1916 году Врангель назвал Роберта «по-рыцарски честным и благородным».

В самый трагический для барона Унгерна и всего Белого движения 1921 год один из красных каторжников-убийц упомянул, что барон был рыцарем в те паскудные времена, в которые о рыцарстве не было и речи.

Великий князь Михаил Александрович

Юному витязю выпал жестокий жребий родиться на стыке столетий и оказаться погруженным в беспросветную пучину насилия и хаоса, которые принес с собой наступивший многострадальный 20-й век, вошедший в историю, как время двух трагических мировых войн и международных политических катастроф.

И хотя в то далекое время общество еще не достигло того уровня безнравственности, какой мы наблюдаем в наши дни, однако степень всеобщего падения нравов в начале столетия была уже чрезвычайно велика, и к концу жизни барона развращение публики достигло своей наивысшей точки.

«Недаром я всегда презирал высшее Петроградское общества за их взгляды, действия и отношения: нет более продувных людей, как они, все дрянь, подлецы и сволочь за редким исключением…»

Великий князь Михаил Александрович Романов

Чем страшнее и беспросветнее было то горестное настоящее, в котором волею жестокой судьбы оказался барон, тем сильнее он жаждал того опьяняющего чувства неразрывной связи со славным прошлым, которое он носил в своём сердце воина.

Подобные нежные сантименты были не редки в описываемую нами трагическую эпоху крушения империй и всеобщей потери вечных ценностей.

В частности, именитый британский драматург Дж. Пристли описывал нечто подобное в своем шедевре «Опасный поворот»:

«… Фреда : Тогда тебе надо учиться жить без иллюзий.

Роберт : Нет, ничего не выйдет. Со мной не выйдет. Я принадлежу к другому поколению. Может быть, теперь и умеют взращивать людей, которые

способны жить без иллюзий. Ну, что ж, тем лучше. А я не могу. Я весь свой век прожил среди иллюзий.

Фреда (угрюмо): Что верно, то верно!

Роберт (с растущим волнением) : Ну и что же из того? Они давали мне надежду, в них черпал я мужество. Они помогали мне жить. Возможно, что все это нам должна была бы давать вера в жизнь. Но у меня нет этой веры. Ни религиозной веры, ни какой иной. Только этот проклятый скотный двор, в котором я должен жить. И это все. И вдобавок мне еще даны какие-то поганые железы, и секреции, и нервы, чтобы чувствовать и переживать. Но все это было не так уж плохо, скажу я вам, пока у меня были мои маленькие иллюзии..»