Гарри Зурабян - Сошедшие с ковчега

Но отступать поздно, он сам дал согласие ступить на одну из скрытых для несведущего человека тропинок, что вела к широкой, веками исхоженной, наезженной дороге под названием «тайная политика». Жалел ли он о своем решении? Да, бывали моменты, когда с какой-то особенно пронзительной ностальгией он вспоминал о прежней жизни. Несмотря на то, что в ней тоже присутствовали рифы и холодные течения, она, тем не менее, воспринималась, как дар Божий, бесценный и щедрый. Он дорожил каждым прожитым мгновением, вбирая не только опыт и мудрость, но еще и вдохновение, силу, опору для любви, дружбы и служения делу, которому был искренне предан.

Вместе с тем, он не раз признавал, что ему хочется большего. Правда, долгое время не мог конкретно сформулировать, чего именно, пока однажды судьба не подарила шанс принять участие в кругосветном плавании. Это было незабываемое время! Хотя к нему мало подходило определение легкого, необременительного. Скорее, очень трудная задача со многими неизвестными, изматывающая проверка на стойкость и мужество и на прочность тех нравственных устоев, какие он выбрал для себя в жизни. Ведь где, как ни в море, во время длительного плавания на корабле – этом, по сути, крошечном островке суши, наиболее ярко проявляются все качества человека. Отделенные от остального мира нескончаемыми морскими милями, вынужденные месяцами пребывать в замкнутом, тесном сообществе и при этом терпеливо сносить привычки и нравы друг друга, все они, члены экипажа, именно во время этого похода ощущали себя по-настоящему свободными.

Конечно, он очень тосковал по родным берегам. Но, стоило вернуться в Санкт-Петербург, где ждала почетная встреча, как спустя неделю Георгию захотелось повернуть время вспять, вновь очутиться среди бескрайних просторов водной стихии с пиками и вершинами океанских волн, свежим соленым ветром, шквальным, сбивающим с ног – и с этим упоительным, ни с чем не сравнимым чувством свободы…

Касательно его нынешнего положения, он не стал бы с полной очевидностью утверждать, будто новый статус – нечто из разряда совсем уж неприемлемого, противоестественного его натуре и характеру. По мере овладения новыми знаниями и навыками, он все чаще возвращался мыслями к одному высказыванию Румянцева:

– Говоря о том, что наши службы работают в интересах Российской империи, я имею в виду, прежде всего, глубокую внутреннюю убежденность каждого сотрудника в правоте и правомерности своих действий. Мы обязаны видеть себя представителями светлых, а не темных сил…

Привыкший жить честно, с открытой душой, Георгий не сразу свыкся с мыслью, что отныне его жизнь – это, скорее, обман и лицедейство. Но постепенно он стал постигать смысл предстоящей службы, как и степень ответственности, необходимой самоотверженности и немалую долю связанного с ней риска. Правда, в данный момент ничего этого от него не требовалось. Все, что было необходимо – вовремя явиться на встречу с Румянцевым. Хотя у него и вызывало некоторое любопытство место встречи.

«С другой стороны, – подумал он, – нет никакой разницы, где встречаться с Дмитрием: за городом либо в гостиничном номере. Пусть и самым респектабельным в Петербурге, – ибо речь шла об «Астории». – Если Румянцев полагает, что на этот раз нам надо встретиться в гостинице, значит, на то у него имеются веские причины», – успокоил себя Георгий.

Так как времени было достаточно, Лазорян, загодя сойдя с пролетки, оставшийся путь решил пройти пешком. И только отпустив извозчика, запоздало подумал, что при входе в «Асторию» его появление – богато, элегантно одетого господина, но прибывшего не в экипаже, может вызвать у швейцара нежелательный интерес. Но потом пришел к выводу, что этот интерес вряд ли будет иметь продолжительный характер, особенно на фоне последних событий в империи, которые теперь занимали умы представителей практически всех сословий. Какой день кряду – бурля, не умолкая – Россия живо обсуждала заявление Германии.

Война, о неминуемом начале которой втайне все знали и которую подспудно ждали, грянула! И, как это часто случается, грянула неожиданно. К сожалению, лично для Лазоряна сей факт нес в себе не только признаки общенациональной трагедии. Георгий понимал, что в сложившихся условиях их с Анастасией отъезд – дело времени. Точнее, нескольких дней.

После памятной встречи с Васильчиковым, когда тот принес весть о «высочайшей реляции», поступившей в канцелярию Гвардейского экипажа, где речь недвусмысленно шла о том, чтобы Лазоряна оставили в покое, отношение к нему переменилось. Но, опять же, эффект получился вовсе не тот, на какой стоило бы рассчитывать. И хуже всего дело обстояло с теми, кого Георгий безмерно уважал и чьим мнением действительно дорожил. Теперь при встрече с ним эти люди не демонстрировали, как прежде, отстраненное равнодушие, словно он был для них пустым местом, а, напротив, проявляли подчеркнутую вежливость, от которой за версту несло…поистине арктическим холодом. Зато он, не без некоторого удивления, обнаружил в своем новом окружении несколько личностей, которые явно старались ему угодить, не стесняясь прилюдно льстить и заискивать перед ним. В такие моменты у Георгия возникало шальное желание выступить в Морском собрании, рассказать всю правду, а после – всех же и послать к черту! Но он понимал, что никогда этого не сделает. И главным образом потому, что предстоящее дело уже захватило его. Он оказался во власти того «большего», о котором некогда размышлял. Пусть, не полностью. Пусть, в душе и оставались еще очаги внутреннего сопротивления. Но, не далее как пару дней назад, он поймал себя на мысли, что ему начинает нравиться предстоящая миссия. Наделенный чувством юмора, он отнесся к данному открытию с изрядной долей самоиронии. И все-таки не мог не признать, что где-то в глубине души ему хочется как можно скорее оказаться в Константинополе. Одному или с Анастасией – это другой вопрос. Но только поскорее!

С тех пор, как 1 августа Германия объявила войну России, он каждый день просыпался с мыслью: вот, уж сегодня точно! Но время шло, а Румянцев только понимающе улыбался, ничем не намекая на скорый отъезд. В конце концов Лазорян смирился, стараясь внешне ничем не выдать обуревавших его чувств.

С таким же выражением лица, спокойным и бесстрастным, он подошел ко входу в гостиницу «Астория».

Первое упоминание о здании на углу Исаакиевской площади и Большой Морской улицы относится к 1770 году. Здесь был построен трехэтажный особняк семьи Поггенполь. Впоследствии домом владел князь Д. Львов и его потомки. В 1903 году его выкупило страховое общество

«Россия». Оно использовалось как доходный дом. А с 1907 года особняк кн. Львова стал собственностью акционерного общества «Палас-отель», решившего построить новое здание для гостиницы.