Татьяна Коршунова - Непобедимая буря

– Какими?

– Я писал тебе, как мы познакомились? Однажды на балу в Женеве Аделин подошла ко мне и сказала: «Мне так понравился танец с вами. Не хотите ли прогуляться на лодке по озеру?»

– Вот так… сама, прямо, и сказала?

– А что? Супруг её прекрасно был осведомлён о её дружбе с другими мужчинами. И даже одобрял её похождения.

– Не может быть.., – Дмитрий облизнул губы сухим языком.

– Там это обыкновенно. Понимаешь, Дмитрий? Обыкновенно! Носить рога – и не называться рогоносцем! А знаешь, почему? Они стремятся к равенству женщин и мужчин. Их женщины могут иметь приятелей любого полу!

– Я тебя понимаю. Понимаю теперь. Но ты… ты просто не знаешь русских женщин! Русские – не такие!..

– Русские – другая крайность. Они слишком запуганы. Домостроем, матерями, наставницами. И скучны.

– А ты хочешь верную бунтарку?

– Никого я уже не хочу, – Василий улыбнулся. – А ты умён стал! Учёный…

– Ты всенепременно должен познакомиться с моей невестой! – просиял Дмитрий. – Она тебе понравится. Ты помнишь, в Высокове дом стоял?

– Ну, помню. Пустой. Туда не ездил никто.

– Им какая-то статская советница Земнева владела. Так вот! Ты уже не застал… Под Крещенье как раз в начале пятнадцатого года имение это продали, и хозяйка новая приехала: Агриппина Ивановна Дарова. С дочерью и тремя внучками. Она вдова. Супруг у неё был сердечник страшный, рано скончался. А дочь её – матушка моей Марии, с нею живёт.

– Тоже вдова?

– Нет! Она супруга генерал-майора армейского. Но его служить заслали куда-то в Бессарабию, а она за ним с дочками не поехала. Говорят, не ахти он благочестив…

– Странное семейство…

– Ну что ты! У них дружная семья. Агриппина Ивановна очень религиозна. Очень!

– Хм… И твою религиозную гранд-тёщу не пугает выдавать внучку замуж за будущего прокурора?

– Нет. Ну, а что? Выше помощника секретаря в уездном суде мне пока не взлететь. Через три года я стану только письмоводителем. А они мзды не берут. Главное ведь греха не попускать. А до прокурора я могу и не дослужиться, да у меня и желания нет. Да и.., – Дмитрий куснул нижнюю губу, – да и Агриппина Ивановна до того уж не доживёт… Не смейся! Василий! Прекрати! Я ничего ужасного не сказал!

– Просто страсть как непривычно слышать такое от тебя… Испорченный ты мой братец!

– Это жизнь! Мы все когда-то сойдём в могилу и оставим наследство… Бог с тобою! Я нынче вечером собираюсь к ним. Поедем вместе? Должна же моя невеста познакомиться с моим братом.

– Разумеется.

Прошло пять лет с той поры, как Василий последний раз приходил сюда. Как садился на траву, прислонясь спиной к стволу липы, наедине с любимым романом Новалиса «Гейнрих фон Офтердинген». Почему-то воображалось, что именно здесь он найдёт свой голубой цветок. Кремовый дом-дворец эпохи барокко с длинными окнами, заросший терновником и бузиной, таился за шпалерой ветвей диких яблонь… Теперь он напоминал череп юноши, который раньше щеголял с шиллеровской шевелюрой – и вдруг остригся налысо, оголив уши-балконы по боковым фасадам.

– Смотри, какой у них сад! – Дмитрий указывал на красные тюльпаны, рассаженные и восьмёрками, и хороводом. От передних углов дома колоннами расходились дубки: одинаковые, как солдатики, обрезанные по хозяйскому вкусу. Подъездную дорожку разводил полукружиями фонтан – уменьшенная копия петергофской «Фаворитки».

– Ну? Не хуже, чем в Европе? – ворковал Дмитрий. – Или ты станешь говорить, что там, мол, нет крепостного права?..

– Оставим это, – вздохнул Василий. – Честно – вопросы крепостного права и прочих прав в России мне совершенно не интересны.

Перед парадным крыльцом в кустах бордового барбариса грозила весами единственная статуя – Фемиды.

– Они богаты? – просто так спросил Василий.

– Не богаче нас. За Марией дают семнадцать тысяч рублей и пару деревень в Подмосковье.

«К чему эта мишура?» Василий вздохнул, шагнул на белую ступеньку крыльца – и отворились две антично-дубовые двери. На пороге показалось голубое платье-колокол с высокой талией.

– А я вас ещё у ворот заприметила, – полная дама в пышном чепце на седых кудрях протянула руку Дмитрию. Он наклонился поцеловать, но успел толкнуть брата под бок: за плечом хозяйки улыбалась девушка – тёмная блондинка с поднятыми в высокий узел локонами. Не дурна: короткие прямые брови; голубые, с опущенными внешними уголками, глаза, затуманенные дымчатыми ресницами; маленький носик с узкими ноздрями и мягко раздвоённым кончиком. Женщины с такими чертами, а особенно с таким наивным взглядом, долго не стареют. Платье с длинным рукавом в белую с сиреневым клетку, хоть и старое по моде, а шло к её холодному румянцу.

– Вы нынче с приятелем? – спросила хозяйка глубоким низким голосом, годным для учебного наставничества.

– О, нет, – Дмитрий оглянулся опьянёнными глазами. – Это – брат мой. Василий Александрович Шешурский.

– Старший?

– Старший.

Агриппина Ивановна подала Василию руку. Он пожал. Всего лишь. И поклонился.

За бабушкиной спиной наигравшись сиреневым бантиком на манжете невесты, Дмитрий со всеми приличиями предложил ей локоть и повёл в дом. Хозяйка широкой рукой в золотых кольцах указала Василию на вестибюль, в вестибюле – на лестницу.

Вот так, стало быть, выглядела гостиная в этом таинственном «замке»… Стены, обитые малиновым штофом, впитали амбре с начала прошлого века. В воздухе здесь попахивало дамскими духами, белилами и даже пудрой. Чуть природой несло от букета нарциссов в пузатой вазе на столе, расписанной павлинами и цветами китайской сливы. Благо, парикастыми стариками не смердело!

Дмитрий уединился с Марией у клавикорда. Брата оставил на растерзание «премудрой бабушке», будущей тёще и прочим. Впрочем… бледненькая носатая Сонечка молчала – оно и понятно: подросткам в домостроевских семьях права говорить не предоставляют. А вот старшая сестра Анна, двадцати лет от роду, словно сошла со страниц «Ночных этюдов» Гофмана. Новенькая книжка – только в прошлом году была выпущена, надо бы дать Дмитрию прочесть ради забавы. Хотя, зачем ему?..

Анна… Чернобровая красавица с мёртвыми глазами. Впору влюбиться Натаниелю 1 1 Натаниель – герой новеллы Э. Т. А. Гофмана "Песочный человек". . Василий же с первого взгляда понял, что эта девушка не для него. Как понял – он объяснить бы не смог. Как не может объяснить писатель, почему одни идеи захватывают его, а другие нет. Анна просто вошла, просто села у окна с полотном в пяльцах. Девица в обществе должна же чем-то себя занимать, чтобы не пришлось задавать вопросы или, чего доброго, отвечать самой. Вот она и втыкала-тянула иголку ритмическими марионеточными движениями.