Мартин Линдау - Яд Борджиа [Злой гений коварства]

Иоаннит в продолжение этого времени редко виделся с Реджинальдом, отчасти потому, что так хотел сам, отчасти потому, что Лебофор был усердно занят с Паоло Орсини военными упражнениями, так как в числе других развлечений на праздниках обязательно должны были состояться турниры, на которых молодой итальянец хотел блеснуть ловкостью и искусством перед обожаемой красавицей. Английские и французские рыцари в этих упражнениях превосходили всех других, и Лебофор, с детства занимавшийся телесными упражнениями, обладал замечательной ловкостью. Иоаннит, принц Альфонсо д'Эсте, был также его учеником и своим искусством был обязан большей частью его урокам. Бембо приходил так часто, как ему позволял принц, и всегда с новыми доказательствами в пользу Лукреции.

Так, он открыл, что она писала стихи, и небольшие стихотворения, которые приписывались ей Пьетро Медичи и другими гостями Орсини, дышали такой грустью, нежностью и благочестием, что иоаннит не мог поверить, что в такой мрачной душе, какую он предполагал у нее, создавались такие образы.

Альфонсо должен был опасаться, что в толпе чужеземных пилигримов его легко могут узнать, и поэтому не снимал своего монашеского одеяния, капюшоном которого он, не вызывая подозрений, мог всегда закрыть лицо.

Последние дни перед началом юбилейных торжеств были посвящены паломниками говенью и исполнению различных обетов. Ступени храма Святого Петра были все время покрыты молящимися, которым нужен был целый день, чтобы подняться на коленях в собор, причем на каждой ступени они читали определенное число молитв. Об испорченности того времени можно судить по количеству закутанных фигур, направлявшихся целыми днями к исповедальне великого исповедника, назначенного только для выслушивания исповедей великих преступлений, разрешение от которых не могли дать обыкновенные священники.

Для Альфонсо это обстоятельство получило новое и необычайное значение, когда он услышал, что на этот пост был назначен духовник Лукреции, и он построил на этом план достижения своей заветной цели.

Великому исповеднику он хотел открыть наполнявший его душу ужас по поводу тех слухов, которые циркулировали о преступных отношениях между Лукрецией, ее отцом – папою Александром VI и ее братом, Цезарем Борджиа, определяемых латинскими стихами:

"По имени Лукреция, действиями Таис,

Александра дочь, его же супруга и невестка",

желал спросить его, представляет ли его, хотя и невольное, подозрение против папы – преступление против церкви, рассчитывая, что один взгляд и простой жест духовника Лукреции могли бы пролить больше света, чем все слова.

Закутавшись в плащ и спустив на лицо капюшон, иоаннит отправился в собор вечером за день до юбилея.

Великий исповедник находился в подземелье, где помещается гробница святого Петра. Альфонсо стоял в числе кающихся в темном коридоре перед ракой святого апостола, и все, что происходило в исповедальне, было видно ему только тогда, когда туда открывались тяжелые массивные двери, чтобы впустить или выпустить кающихся. Драгоценный покров был снят с гробницы, и рака освещалась лишь факелами, которые держали в руках монахи различных национальностей, служившие в то же время, если в том была необходимость, переводчиками великому исповеднику. На самой гробнице стояла черная мраморная урна, а под ней виднелась алебастровая доска, на которой была выгравирована булла юбилейных торжеств. По громадной куче монет всех европейских стран, насыпанной невдалеке от раки, можно было судить о благочестии собравшихся паломников и их национальностях. На простом деревянном стуле, совсем рядом с этим сокровищем, сидел исповедующий, с молитвенно сложенными руками и бледным лицом, более мрачным, чем обыкновенно.

В то время, как Альфонсо терпеливо ждал своей очереди, внезапно раскрылись двери исповедальни, и оттуда скользнула женская фигура. На ее лицо была спущена густая вуаль, и Альфонсо, занятый своими мыслями, не обратил бы на нее внимания, если бы не заметил странного, напряженного взгляда, каким доминиканец провожал ее. Ему показалось, что он как будто знает ее, и она, в свою очередь, словно невольно, сделала изумленный жест, но почти сейчас же ускорила шаги, направляясь к выходу. Однако, иоаннит так заинтересовался этим явлением, что оставил свое первоначальное намерение, и последовал за кающейся. Чтобы не возбуждать подозрения, он старался держаться как можно дальше, пока закутанная незнакомка не исчезла в одном из боковых приделов. Подумав, что она хотела помолиться там, он решил подождать ее возвращения у входа. Но прошло довольно много времени, он потерял терпение, и вошел в придел. Посреди его помещался тускло освещенный алтарь, а рядом с ним – гробница Калликста Третьего из рода Борджиа. Несколько священников служили у алтаря панихиду, а незнакомка стояла перед ним на коленях, объятая молитвенным настроением, или другими, еще более сильными чувствами, потому что Альфонсо слышал ее подавленные рыдания. Но к нему сейчас же неслышными шагами подошел служка, и мягко заявил ему, что донна Лукреция никого не приказывала пускать сюда во время заупокойной обедни по ее убитом брате, герцоге Гандийском.

«Да, она боится, что могут заметить ее безмерное горе, она, грехи которой в ее собственных глазах таковы, что требуют очищения только великим исповедником!» – подумал Альфонсо и, довольный этой тенью подтверждения своих подозрений, медленно направился к подземелью, чтобы пройти к доминиканцу.

Но вдруг он услышал отдаленное пение, и увидел посредине храма приближающуюся процессию. При свете факелов несколько доминиканцев несли знамя инквизиции – красный крест на черном поле с надписью: «Сим победиши!»

Среди доминиканцев находился также и Бруно Ланфранки, великий исповедник, и его серьезные, мрачные черты представляли удивительный контраст с круглым, довольным и веселым лицом монаха, который по обычаю религиозных орденов был его особенным спутником.

С еще большим удивлением иоаннит заметил, что к процессии присоединилось немало дворян и высших чиновников, среди которых находились три консерватора, или представителя главного магистрата Рима. У входа в собор процессию ожидали копьеносцы магистрата. Они окружили ее, и сопровождаемые огромной толпой народа, священники направились к мосту Святого Ангела. Из восклицаний и разговоров зрителей иоаннит узнал, что значит все это.

– Я пойду в гетто и буду слушать, как он проповедует неверным собакам, проклятым евреям! – кричал один.

– Говорят, он будет проповедовать по-еврейски, потому что он говорит на всех языках, – сказал другой.

– Меня удивляет, – заявил старый нищий, – что святой отец берет на себя труд заботиться о еврейских душах.