Мартин Линдау - Яд Борджиа [Злой гений коварства]

Тотчас же, чтобы поставить папу Александра в еще более затруднительное положение, Орсини потребовали, чтобы он немедленно назначил день свадьбы Паоло с Лукрецией.

Убедившись, что Лукреция не принимала участия в убийстве принца Салернского, Альфонсо почувствовал некоторое облегчение, но утром пришел Бурхард от имени Лукреции, и снова возбудил целую бурю в душе больного. Церемониймейстер объявил, что донна Лукреция желает полнейшего выздоровления рыцаря святого Иоанна и надеется, что он скоро братски обнимет в ее присутствии Лебофора.

Еле сдерживая свое волнение, Альфонсо спросил, будет ли в тот день прием у папы, и собирается ли донна Лукреция присутствовать на нем, а когда получил утвердительный ответ, то по уходе врачей заявил Бембо, что желает быть на приеме. По тону своего повелителя Бембо убедился, что его решение непоколебимо, и не пытался даже отговорить Альфонсо от его затеи. Когда же тот потребовал, чтобы Бембо пошел к Лебофору и сообщил ему о желании Альфонсо повидаться с ним в присутствии папы и всего двора, Бембо начал горячо убеждать своего повелителя не делать этого.

– Не беспокойся, ничего дурного не произойдет! – ответил Альфонсо на все его просьбы. – Фаворит Лукреции думает, что я нежно обниму его и прижму к тем ранам, которые он нанес. Увы! Ему придется горько разочароваться.

В то время как Бембо с тяжелым сердцем направлялся к Реджинальду Лебофору, Цезарь провожал двух закутанных друзей по черной лестнице во дворце Колонна, где он жил. Заперев все двери и спрятав ключ в карман мундира, Цезарь услышал звонок, извещавший о приходе третьего гостя. Это был дон Мигуэль. Его лицо было мрачно, сердито.

– Ну, что говорит моя красавица? – спросил Цезарь. – У тебя такое кислое лицо, которое совершенно не подобает для любовных переговоров. Я знаю, она наверно желает, чтобы я посетил ее, – засмеялся Цезарь. – Но это совершенно невозможно. Я делаю ей большое одолжение, не соглашаясь на ее просьбу. Она зашла слишком далеко, желая узнать, настолько ли я люблю ее, чтобы ревновать. Как видишь, я настолько ревнив, что даже не желаю видеть ее.

– Может быть, синьор, было бы лучше для вас, если бы вы вернулись к ней, так как ваша любовь – великое зло для всех наших планов! – решительно ответил Мигуэлото.

– Не знаю, можно ли назвать злом полный успех, – весело возразил Цезарь. – Однако, хотя ты сегодня более дерзок, чем обыкновенно, я не сержусь на тебя и даю тебе новое поручение. Она сегодня же должна уехать из Рима. Я приготовил ей прекрасных лошадей и соответствующий экипаж. Все это пойдет в подарок султану вместе с Фиаммой, как тебе известно.

– Это вы делаете для того, чтобы вызвать гнев Колонны? – с удивлением спросил Мигуэлото.

– Да, это вызовет их гнев и, кроме того, Фиамма почувствует себя настолько оскорбленной, что пожелает мстить мне, а это тоже входит в мои планы. Ну однако, довольно об этом! Скажи, ты не был удивлен, увидев такое избранное общество в замке Святого Ангела?

– Все главари черной банды! Мне непонятно, какая магическая сила помогла вам склонить их на свою сторону?

– Я обладаю такой силой. Она действует на многих, между прочим, и на тебя. В чем тут секрет, я расскажу тебе когда-нибудь в другой раз. Во всяком случае результаты уже имеются налицо. Оливеротто возбудил видимое неудовольствие. Вителлоццо ничего так не желает, как покинуть поскорее Рим, и с трудом ждет, пока окончится сегодняшняя суета. Меня только удивляет, что Савватий не подает признаков жизни.

– Это – несомненно обманщик. Он, вероятно, боится, что вы накажете его за донну Фиамму, – неуверенно ответил Мигуэлото.

– Между тем, мне очень хотелось бы видеть его. Я готов отдать тысячу золотых тому, кто найдет его.

– Можно попытаться, синьор, поискать его!

– Люди думают, что мое солнце уже заходит, а между тем, оно только что показалось на горизонте! – задумчиво проговорил Цезарь. – Я только не понимаю, почему ты сомневаешься в успехе? Ты, очевидно, считаешь, что для нас все потеряно с того момента, когда на сцене появилась Мириам? Успокойся, еще никогда у нас не было лучшего положения.

– Несмотря на то, что французы, испанцы, феррарцы, Орсини, Колонна, папа и донна Лукреция поворачиваются к нам спиной? – возразил Мигуэлото, пожимая плечами.

– Все это очень хорошо. Уверяю тебя, что они – марионетки в моих руках. Стоит мне потянуть ниточку – и они пойдут в ту сторону, в какую я захочу. Испанцы и французы под моим влиянием открыто восстали, я посоветую папе разделить между ними Неаполь. Это вызовет кровавые распри, что тоже входит в мои планы. Это я заставил неаполитанцев прислать сюда Колонну. Орсини совершенно одурачены мной. Сегодняшним требованием они навсегда потеряют связь с папой и, конечно, браку Паоло с моей сестрицей не бывать никогда. Что касается Лукреции, то она так возбуждена дерзким пренебрежением иоаннита, что во что бы то ни стало хочет влюбить его в себя.

– Следовательно, ему нужно умереть, синьор?

– Конечно!.. Не может же он жить вечно! Но нужно подождать, пока Лукреция настолько влюбится в него, что откажется как от брака с принцем Феррарским, так и от всякого другого. Вследствие этого я и поддерживаю ее фантазию, все время строго следя за тем, чтобы из-за этого каприза не произошло ничего бурного, чтобы он не зашел слишком далеко. В мое отсутствие за ней будет присматривать Фаустина. При малейшем намеке на опасность нужно будет тотчас же сообщить папе об истинных намерениях дикого ломбардца. Тогда его немедленно вышлют из Рима или другим образом совершенно обезопасят его. Я имею в виду и еще кое-что. Нотта и Морта рассказывали мне, что Лукреция, напоив феррарца снотворным, хотела помешать ему принять участие в турнире. Очень хорошо, что она решила прибегнуть к таким средствам. Постоянно раздражая ее самолюбие рассказами о пренебрежительном отношении к ней иоаннита, можно довести ее до того, что она сама отравит своего рыцаря. Ну, значит, все отлично. Нам нужно удалить только еще одно препятствие с нашего пути, а именно, духовника Лукреции. Как я слышал от Фаустины, этот монах настаивает, чтобы моя сестра в виде покаяния сама призналась папе в своей любви к феррарцу. Лукреция пока упорно отказывается от этого, но, я знаю, она не устоит перед продолжительным гневом монаха. Следовательно, нам нужно или отделаться от него, или посвятить его в свои планы. Я предпочитаю первое. Да, мне кажется, и для него будет безопаснее уехать из Рима, ведь Орсини страшно возмущены проповедью Бруно и будут сегодня жаловаться на него папе. Скажи пожалуйста, как ты думаешь: не любит ли отец Биккоццо поболтать о своем господине?

– Вы знаете, синьор, что мы неоднократно получали от него очень ценные сведения.