Владимир Липовецкий - Ковчег детей, или Невероятная одиссея

Человек придумал немало торжественных ритуалов: положить первый камень в фундамент; перед спуском судна разбить бутылку шампанского; открывая выставку, разрезать ленточку; зажечь олимпийский огонь и так далее. Ничего подобного Феде Кузовкову делать не доводилось. Но когда он взялся за ручку машинного телеграфа, то испытал не менее яркое чувство. Огромный пароход стал разворачиваться и взял курс на выход из Сангарского пролива.

Чуть позже мальчику доверили и штурвал. А затем капитан пригласил его в штурманскую рубку. Там лежало много карт. Одна из них изображала южный берег острова Хоккайдо и то место, где сейчас находился «Йоми Мару». На другой Федя увидел американский берег, до которого им еще плыть и плыть. Остальные карты запомнились мало. Все одинакового бледно-голубого цвета. И представляли собой не что иное, как участки Тихого океана. Только преодолев их, один за другим, пароход соединит оба берега.

Слух о том, что Каяхара доверил Феде Кузовкову управлять пароходом, мгновенно распространился среди колонистов. И Федя стал героем дня. Даже Леня Дейбнер снизошел до тринадцатилетнего мальчишки и стал выспрашивать обо всем, что тот видел, находясь в гостях у капитана.

— Наслушались страшных сказок, начитались всяких статеек, насмотрелись карикатур, — сказал Дейбнер. — Нас приучили видеть в японцах только врагов, хитрых и коварных.

— Выходит, у нас корабль дружбы? — спросил Федя.

— Выходит, так. Два флага. И национальностей не меньше двух десятков. Среди колонистов есть даже перс.

— Откуда перс?

— Петр Первый собрал в нашем городе многие народы. Не только из России.

…Япония все уменьшалась и тускнела, пока не превратилась в синюю полоску, чуть более темную, чем остальная линия горизонта.

Два года назад, когда колонисты ехали на поезде из Петрограда в Миасс, им показали небольшой полосатый столб, разделяющий Европу и Азию. Сейчас же за их спиной осталась и Азия. А через три недели они высадятся в Северной Америке.

В эти минуты сердца колонистов бились сообща, куда сильнее, чем огромный двигатель «Йоми Мару». А неугомонный ветер романтики поднимал в их душах волнение, для которого в шкале баллов нет определения.

Теперь взгляды детей обратились вперед. Перед ребятами предстал Тихий океан, такой же бездонный и бескрайний, как небо. Они уже знали от своего учителя географии и биологии Ильи Френкеля, почему этот океан называют еще и Великим. Он занимает третью часть поверхности нашей планеты. На его площади могут разместиться все земные материки и острова. И еще останется место.

Полковник Американского Красного Креста Аллен и капитан японского судна Каяхара в это время стояли на открытом крыле ходового мостика.

— Так всегда… Оставляешь за спиной самое близкое. А потом скользишь и скользишь, не в силах остановиться, — сказал Каяхара после некоторого молчания.

— Что же это: инерция или призвание? — спросил Аллен, раскуривая трубку.

— Это неизбежность. Я родился на небольшом острове. У островитянина небогатый выбор. Либо ходить от берега до берега, как это делают заключенные в четырех стенах…

— …Либо оттолкнуться от берега?

— Да, именно так. Первым моим судном была лодка. Ее смастерил во дворе нашего дома мой дед — глубокий старик. Он еле передвигался. Но когда склонялся над корпусом лодки, его было не узнать. Помню, как мы ее волочили вдвоем — старик и мальчик. Едва нос лодки коснулся воды, я запрыгнул в нее, даже не подумав о веслах. Такое нетерпение.

— Глядя на вас, в это трудно поверить. Вы — сама невозмутимость.

— С годами мы меняемся. Я рос. Становились больше размеры судов, дольше рейсы и длиннее расстояния. Росли мои должности. И вот я на «Йоми Мару». Это мой остров, мой второй дом… И моя тюрьма…

— Почему же тюрьма?

— Ну, скажем иначе… Добровольное заточение.

— Дорогой капитан, не сгущайте краски. Вы вольная птица. Парите в голубом небе. А вам принадлежит этот океан. От горизонта до горизонта. И даже дальше. Я думаю, моряки — самые свободные люди на свете. Ведь земное притяжение им нипочем. Они его с легкостью преодолевают. Вспомните, с каким восторгом в глазах ушел отсюда русский мальчик. Уверен, вы помогли ему сделать выбор.

— Мне тоже так показалось. Из него получится хороший моряк.

— Неплохо, если бы и остальные мальчишки подержали штурвал.

— Вы хотите, чтобы я подготовил для России морские кадры? Пятнадцать лет назад мы стреляли, отправляли друг друга на дно.

— Лишний раз убеждаюсь, о чем бы ни беседовали мужчины, разговор непременно приводит их к женщинам или политике, — сказал Аллен улыбаясь. А потом добавил серьезно: — Вы воспитаете не только моряков, но и друзей. Ведь Россия и Япония соседи.

Разговор прервал старший помощник.

— Господин капитан, — сказал он взволнованно. — Я не знаю, как поступить.

— Что случилось?

— Вы должны увидеть сами. Спуститесь, пожалуйста, вниз. «Не имеет ли это отношение к детям?» — подумал Аллен и пошел вслед за японцами.

Чутье не обмануло. На всем палубном пространстве, от кормы до полубака, дети, большие и маленькие, занимались одним и тем же — развешивали белье.

С утра была объявлена большая стирка. Все предусмотрели воспитатели — мыло, горячую воду, тазики. Не подумали об одном — где сушить белье. Но дети нашли выход. Все время им твердили: пароход — это ваш дом. Вот они и стали развешивать рубашки, панталоны, наволочки, носки… Где не хватило рангоута, натянули веревки. Одно плохо — нет прищепок. Зато припекает солнце.

Аллен посмотрел на капитана и его помощника. Они застыли, разинув рты от удивления. Такого им еще не приходилось видеть. Ни на собственном, ни на других судах их Поднебесной империи. Потом японцев прорвало. Они хохотали до слез, хлопая при этом друг друга по плечу. Сейчас уже застыли от удивления дети. С тазиками и бельишком в руках.

Аллен ожидал совсем другого — гнева и разноса. Почему же такое веселье?

— Я представил себе, — сказал капитан, вытирая слезы, — как мой пароход заходит в Сан-Франциско. Его встречают десятки фоторепортеров. А на следующий день на первых полосах снимки… Что за праздник такой на судне? В честь чего вывесили флаги на корабле?

— Вы не сердитесь?

— Зачем сердиться? Это и в самом деле их дом. А в своем доме человек вправе кушать, спать, развлекаться, стирать белье и тому подобное. Даже умереть.

— Зачем же так мрачно?

— На моем судне случалось и такое. Мне приходилось читать заупокойную молитву.

— На «Йоми Мару» такого не случится. У нас нет стариков и тяжелобольных. Зато есть лазарет и прекрасные врачи Красного Креста.

— И замечательный капитан… Вы ведь это хотели сказать, мистер Аллен? — Каяхара хитро прищурил глаза.