Владимир Липовецкий - Ковчег детей, или Невероятная одиссея

— Большой?

— Больше метра. С якорьком, пушечками и даже флагом.

— Каким флагом?

— Череп и кости.

— Пираты называли такой флаг «Веселый Роджер», — со знанием дела сказал Николаев.

— А тебе что дарили? — в свою очередь спросил Кузовков.

— В последний раз — коньки. До зимы было далеко. Но я решил их опробовать. Вылил на пол целое ведро воды и стал скользить из угла в угол. От мамки тогда попало.

Федя ткнул Николаева в плечо:

— Знаешь, что я придумал?

— Придумал?

— Смотри! — Федя достал из кармана деньги. — Здесь целых четыре доллара. Давай отметим твой день рождения.

— Ты и я?

— Зачем вдвоем? Так не интересно. Пригласишь Александрова, Моржова… Еще возьмем Юзека. С ним проще будет попасть на паром. Договорились? Сегодня же и завалимся в какое-нибудь кафе.

— Ты, кажется, забыл… Мой день рождения не сегодня, а завтра.

— Что с того! Будем праздновать два дня подряд. Денег хватит.

— Так нельзя…

— Что нельзя?

— Отмечать день рождения заранее, до срока.

— Кто тебе сказал такую ерунду?

— Моя бабушка. Она говорила, это плохая примета.

— А по мне, пируй хоть неделю! Было бы на что, — заметил Федя и погладил подбежавшую собаку.

Набегавшись вволю, Кузовок тяжело дышал и всем своим видом показывал, что пора завтракать.

На кухне Кузовка ждала любимая мясная тушенка. А мальчикам вручили по апельсину, такому же яркому, как утреннее солнце.

— Хочешь познакомиться с моим новым другом? — предложил Николаев.

— Кто-то из нашей колонии?

— Нет, солдат. Каждое утро он заступает в караул.

— О’кей! — согласился Федя. — Идем.

Покинув кухню, они направились к комендантскому дому, прямо по траве, влажной от росы, вспыхивавшей тысячами разноцветных бусинок. Впереди, без жалости руша эту красоту, носилась собака.

Джон, так звали американца, увидел мальчиков еще издали. Он приставил к ноге винтовку с коротким стволом, приветствуя детей.

— Как дела, Павел? — улыбнулся он.

— Отлично, Джон!

— Ты сегодня не один…

— Все спят, а мы решили прогуляться.

— Кузовков, — протянул руку Федя.

Следуя примеру хозяина, протянула лапу и собака.

— Кузовок, — помог ей представиться Николаев.

— Мальчика и собаку зовут одинаково? — удивился караульный. — У них одно имя?

— Так только кажется.

Федя и Павел радовались, что могут свободно общаться с американцем. Не зря они так усердно, сначала во Владивостоке, а потом и на пароходе, посещали уроки английского.

Долговязый и простодушный Джон понравился Кузовкову. Никакого высокомерия и снисходительности. Он вел себя с мальчиками как с равными. Даже сигаретку предложил.

Федя любил послабления. Но признавал и дисциплину. Он знал по собственному опыту — разгильдяйство к добру не приводит. Вот почему его поразило, как вольно американский солдат обращается с оружием. Небрежно взявшись за ствол, он положил свою винтовку на плечо — прикладом назад. А ведь говорят, ружье хоть однажды может выстрелить само. В России куда строже обращаются с личным оружием, подумал мальчик. Но и умирают чаще. Потому что там идет война.

Внезапно Федя увидел в траве брошенную кем-то швабру.

— Джон, — сказал он, — хочешь, я покажу, какие приемы выполняет с винтовкой русский солдат?

— Я не имею права передать тебе карабин.

— Обойдусь! — Федя поднял швабру. — Она заменит мне карабин.

Даже с палкой движения Кузовкова были убедительны и изящны.

— Кто тебя этому обучил? — удивился Джон.

— Недалеко от нашей школы находился плац. После уроков мы смотрели, как солдат готовят к параду. А дома повторяли эти упражнения с простой палкой.

— Хотите, покажу вам, как выполняют такие приемы американские солдаты? — сказал Джон и крепко взял в руки винтовку. А он вовсе не увалень, этот американец! Павел и Федя захлопали в ладоши. А Кузовок выразил восхищение по-своему — громко залаял.

Предложение отметить день рождения Павла Николаева в каком-нибудь кафе в городе понравилось ребятам. Вот только где?

Федя Кузовков, любивший приключения, был за то, чтобы покинуть Водсворт тайком, Петя Александров был против. Праздник есть праздник. Лучше встретить его открыто, не таясь.

— Вот и отпрашивайтесь, — обиделся Кузовков.

— Хорошо. Езжайте в Нью-Йорк. Но с кем-нибудь из взрослых, — разрешил Бремхолл.

Мальчики начали думать, кто из воспитателей мог бы стать их провожатым.

— Не лучше ли обратиться к моим родителям, — предложил Яновский. — Они и подвезут нас, и вечер проведем вместе. А кроме того… — Юзек запнулся.

— Что ты хотел сказать?

— У меня есть дядя. Мамин брат. Он держит в Квинсе небольшой ресторан.

— Вот здорово! — воскликнул любивший вкусно поесть Борис Моржов. — А чем там кормят?

— Польская кухня. Дядя Яцек и тетя Ванда готовят сами. Домашняя пища.

— Я — за! У меня уже слюнки текут!

Все посмотрели на Николаева. Его день рождения — за ним и последнее слово.

— Едем! — сказал он.

…Пан Яцек и пани Ванда (так они представились) встретили гостей на пороге, отозвавшись на колокольчик. Руки женщины были в муке. А ее муж не успел снять фартук.

— Вы приехали очень вовремя, — заявил Яцек. — Мы печем булочки. Специально для вас. Вместе будем вынимать их из печи. Согласны?

— Я хочу помогать, — сказал Кузовков, прижимая к себе собаку.

— Хорошо. Тогда помой руки.

— Булочки так вкусно пахнут! — сказал Моржов.

— Все дело в корице и ванили, — объяснил Юзек. — Мы здесь бываем каждую неделю.

— Потому ты такой круглый! Как колобок.

— А мама говорит, что я сдобный, — нисколько не обиделся Юзек.

— Юзек!

— Да, дядя Яцек.

— Будь добр, повесь у входа табличку!

— Что еще за табличку?

— Мы закрываемся.

— Не рано ли? Еще светло. Вдруг кто-то постучится…

— Сегодня вы наши единственные посетители.

— Не посетители, а гости, — поправила мужа пани Ванда. — Самые дорогие гости.

Мальчики включились в работу. Из нескольких небольших столов они составили один длинный. Застелили белой скатертью. А в центр поставили вазу с розами.

Когда окна начали тускнеть, зажгли свечи. Из кухни потянулась вереница закусок. Каждая тарелка имела свой цвет и запах. У Моржова закружилась голова — так захотелось попробовать ветчинки. Будь он в окружении друзей, так бы и сделал. Но рядом взрослые: Казимеж и Вероника, Яцек и Ванда. Придется потерпеть.

Наконец все расселись. В бокалы, отражавшие колеблющееся пламя свечей, налили шампанское и фруктовую воду. Хозяин ресторана сказал, что хочет произнести речь.

Яцек говорил о своем детстве и любимом Кракове, который покинул вместе с родителями. Как тосковал, с трудом привыкая к новой стране и ее языку. Ему ли не понять этих подростков, чья судьба напомнила и оживила те давние чувства. Но, к счастью, эти дети на пути домой. Он надеется, что Россия возродится, война и голод останутся позади.