Владимир Липовецкий - Ковчег детей, или Невероятная одиссея

— Тогда не лучше ли отказать этим людям в проведении митинга?

— Такой путь самый легкий. Но разве мы не демократическая страна? И разве Нью-Йорк не самый открытый город Америки? Не за это ли мы его любим?

— Дело еще и в другом. Встречи хотят не только русские эмигранты, но и сами дети, — вмешался в разговор молчавший до этого Аллен.

— Я готов направить к месту собрания как можно больше полицейских. А вы позаботьтесь о том, что будет происходить в самом зале.

— Главное — потребовать от ораторов сдержанности, — сказал Аллен.

…В 1920 году Медисон-сквер-гарден был самым большим залом Нью-Йорка, являясь такой же достопримечательностью, как небоскребы, мост через Гудзон или статуя Свободы. Был он построен для спортивных состязаний и концертов, но нередко здесь проводились и митинги.

Сорок русских организаций заявили о своем желании встретиться с детьми. Когда в муниципалитете все цифры свели в одну, то беспокойства прибавилось. В Медисон-сквер-гарден хотят попасть двадцать тысяч человек — куда больше, чем может вместить зал.

Митинг был назначен на два часа пополудни. Но уже с утра у здания стали собираться толпы. Число полицейских пришлось удвоить. Не только для охраны каждого входа, но и патрулирования прилегающих улиц.

…Двери зала наконец распахнулись. Одни облюбовали партер, другие поднялись на галереи. Те же, кому не хватило места, расположились в проходах и на полу перед эстрадой. И только тысяча мест, самые передние, остались свободными в ожидании детей.

Зал был задрапирован множеством американских флагов. Несмотря на тесноту, царило приподнятое настроение. Много позже Райли Аллен вспоминал, что «встреча с петроградскими детьми в Медисон-сквер-гарден была самым волнующим событием из всех, когда-либо проводившихся в Нью-Йорке».

Громадный зал был подобен котлу, перенасыщенному паром. И стоило появиться детям, как он взорвался. Тысячи людей поднялись в едином порыве, приветствуя маленьких гостей. Так встречают героев. Прежде этот зал посещали многие знаменитости. Но ни одному политику, актеру или спортсмену не выражали такого восторга.

Люди, сидевшие на галереях, устремились вниз, желая присоединиться к детям и обнять их. Устроители встречи, предвидя все заранее, наняли пятьсот капельдинеров. Но даже им с трудом удалось установить порядок.

Кто-то из задних рядов снял с головы шляпу, положил в нее долларовую бумажку и пустил по рядам. Вскоре таких шляп гуляло по залу уже десятки. Деньги собирались «на нужды колонии». После митинга посчитали общую сумму. Оказалось, более семи тысяч долларов. Сумма, по тем временам, весьма значительная.

На эстраде появился русский симфонический оркестр.

Дирижер — это был Модест Альтшуллер — обратился к публике с просьбой соблюдать тишину. Напрасно. Выждав несколько минут, он махнул одной рукой в сторону зала, а в другую взял свою палочку. Но даже волшебная музыка Чайковского не охладила горячие головы. Шум стоял невообразимый, а овации предназначались не музыкантам, а детям.

Концерт длился недолго. Музыкальную программу пришлось сократить.

После оркестра на эстраду поднялся редактор газеты «Русский голос» Александр Браиловский, известный своими крайне радикальными взглядами. Чтобы предупредить скандал, Баррел встретился с ним накануне.

— Господин Браиловский, вы должны дать слово, что в вашей речи не будет подстрекательских призывов.

— Согласен. Более того, могу показать вам тезисы своей завтрашней речи.

На бумаге содержание речи выглядело вполне безобидным. Вот почему и Баррел, и стоявший рядом с ним Аллен были спокойны. Но увы, оратор уже с первых слов начал метать громы и молнии в адрес американского правительства и Красного Креста. Он призвал собравшихся помешать коварному плану. Русская община должна объединиться и не позволить, чтобы колонию высадили во Франции. Хочет того Красный Крест или нет, сознательно или бессознательно, но он стал орудием определенной политики.

Вслед за Браиловским на трибуну поднялся Людвиг Мартенс. Еще одна неожиданность! Ведь было договорено, что встречу откроет только один оратор.

В зале раздались возгласы: «Да здравствует Советская Россия! Да здравствует ее представитель в Америке!»

Начал Мартенс издалека. Первая часть речи напоминала политический доклад, длинный и скучный. Ханна Кемпбелл, сидевшая в первом ряду, слушала его вполуха. Но затем он стал поносить Красный Крест и его персонал. И даже подверг сомнению мотивы, двигавшие волонтерами. Якобы они отправились в Россию не по велению сердца, а из корыстных соображений. Политику Красного Креста по отношению к детям Мартенс назвал позорной.

— Позор! Позор! — раздались крики из зала. — Мы не позволим отправить колонию во Францию!

Ханна заплакала.

— Леди, — сказал сидевший рядом капельдинер, — не надо расстраиваться. Не обращайте внимания.

— Как не расстраиваться! Ведь все это вранье!

— Хотите, я вас подведу к этому человеку? Скажите ему в глаза, что вы о нем думаете.

И он повел миссис Кемпбелл к углу сцены. Людвиг Мартенс уже закончил речь и теперь стоял в окружении журналистов. Но Ханна, все еще в слезах, пробилась вперед и стала резко и быстро говорить, что чувствовала, что в ней кипело.

…Обидно, если ставят под сомнение твою искренность. У ее друзей-волонтеров чистые сердца и помыслы. Позади месяцы трудной работы на пароходе и в далекой стране, где война и голод. Они заняты стоящим делом. Пекутся о чужих детях, как о собственных. Накормить и приласкать, одеть и обуть, поскорее вернуть родителям — это и есть их политика. В чем же тогда корысть?

— По сравнению с нью-йоркскими детьми эти выглядят нищими, — ответил с раздражением Мартенс.

— А по сравнению с детьми, что остались во Владивостоке, они выглядят по-царски, — не сдержалась миссис Кемпбелл.

Внимание репортеров переместилось к ней.

— Кто вы такая? Расскажите, почему сердитесь?

Но Ханна никого не слышала. Она продолжала приводить Мартенсу все новые доводы. Откуда-то появился Аллен.

— Боже великий! Мамаша Кемпбелл, вы не должны этого делать! Лучше вернитесь к детям.

Никто уже не смотрел на эстраду. Капельдинерам снова пришлось выстроить живой забор. Аллен опасался, что, когда наступит время садиться в автобус, они не досчитаются многих детей. В зале могут найтись люди, которые уговорят колонистов не возвращаться в лагерь.

Из дневника Райли Аллена:

«Спорный вопрос об устройстве встречи в Медисон-сквер-гарден был отдан на мое рассмотрение. Но прежде я хотел знать, что думают об этом в колонии.

Я отправился к старшим мальчикам и долго с ними беседовал. Смогут ли они сохранить хладнокровие? Не станут ли принимать участие в демонстрации, что может привести к бунту? Они единодушно заверили: этого не случится. И сдержали слово.