Владимир Липовецкий - Ковчег детей, или Невероятная одиссея

Ханна Кемпбелл:

— …Русский персонал взял на себя проведение заупокойной службы, согласно православным обычаям. Тело было облачено и выставлено на кормовой палубе. Всю ночь над ним читали молитвы. На следующий день отслужили две короткие панихиды.

Мальчики и девочки чистыми и печальными голосами пели церковные песни.

Александра Горбачева:

— …Море было неспокойным. Дул сильный ветер. Наш пароход нырял в бушующем море. То вверх, то вниз. Я стояла рядом с сестрой в неизбывном горе. Фотограф сделал несколько снимков. Но они у меня не сохранились.

Шесть человек из японской команды положили тело в парусиновый мешок и покрыли его флагом с эмблемой Красного Креста.

Ханна Кемпбелл:

— …К щиколоткам был подвешен груз, состоявший из старых колосниковых решеток, чтобы тело не могло всплыть на поверхность. Эти приготовления заняли немногие минуты.

Тело покоилось на койке, а палуба освещалась яркими электрическими лампами.

Александра Горбачева:

— …На палубе собрались русские воспитатели, американский персонал и старшие колонисты.

Начальник колонии полковник Аллен приготовился прочесть заупокойную молитву. Но Каяхара сказал: «Я буду читать. Это моя обязанность как капитана».

Молитву он прочел на ломаном английском языке.

Ханна. Кемпбелл:

— …В двадцать два часа остановился пароходный двигатель. Судно было развернуто носом к ветру. Тело переложили с койки на особые носилки, сколоченные матросами. Один их край опирался на борт судна. Носилки плавно наклонили, и под пение последней молитвы тело медленно соскользнуло и погрузилось в темные воды океана.

Свет, падавший на фигуру в саване, скорбные песнопения и то, что тело опустили не в землю, а в морскую пучину, — во всем этом было что-то неправдоподобное, мистическое.

Не только дети, но и многие взрослые впали в истерику.

Александра Горбачева:

— …Рядом со мной были подруги, воспитатели и врач. Они меня поддерживали и всячески утешали. Позднее мистер Бремхолл рассказал, что одна из подруг Марии пыталась перелезть через борт, чтобы броситься в океан. Но ее удержали и отвели в госпиталь.

Сцена морских похорон осталась в моей памяти как в тумане. Зато я хорошо помню координаты захоронения. Их мне вручил капитан Каяхара.

Вот эти цифры:

Западная долгота — 50 градусов 20 минут 10 секунд. Северная широта — 42 градуса 12 минут 0 секунд. В 310 милях на северо-запад от мыса Рейс.

16 сентября 1920 г . Четверг .

Атлантический океан .

Погода улучшилась . Свежий ветер . Утром небольшой туман . Меню : завтрак — кофе, хлеб, масло, пирог ; обед — суп, говяжья тушенка, картошка в мундире, жареная рыба ; ужин — макароны с мясом, чай, джем, печенье .

Из судового журнала «Йоми Мару» .

Закончилась траурная церемония. Все разошлись по своим трюмам и каютам. Погасли лампы и прожекторы. Пароход погрузился в темноту, слившись с ночным океаном. И лишь топовый огонь на грот-мачте продолжал писать в небе замысловатые письмена.

Аллен остался один. Наедине со своими мыслями и горем. Теперь не от кого скрывать слезы. А если кто и увидит, то примет их за соленые капли океана, с которым навсегда соединилась Мария. Стала его частью.

Перед ним все еще стояла сцена похорон.

Когда японские матросы принялись закрывать верхнюю часть савана, где покоилась голова Марии, Райли остановил их, чтобы в последний раз взглянуть на ее лицо. На губы, которые так часто целовал. Глаза, которые уже никогда не обожгут его сердце. На щеки — они не вспыхнут румянцем. Больше он не будет пропускать меж пальцев волны ее волос, неповторимо и сладко пахнущих.

Матросы, терпеливо стоявшие в стороне, подошли снова и продолжили свою печальную работу. Райли отвернулся, чтобы не видеть, как к ногам Марии привязывают грубые и тяжелые колосники. К ногам, которых он нежно касался.

Райли закрыл не только глаза, но и уши, когда медленно и неотвратимо стала наклоняться в сторону океана гладкая доска с телом женщины, которую он любил. Только бы не слышать всплеска, этого последнего звука, давшего понять всем, кто собрался на палубе, — Мария оставила этот живой мир. Теперь с ними лишь ее образ.

Кто-то вышел из-за кормовой надстройки. Это была миссис Кемпбелл. Копна ее белокурых волос светилась даже в темноте.

— Райли, я не нашла вас в каюте. И поняла, вы здесь.

— Спасибо, Ханна. Вы всегда рядом в трудную минуту.

— Мне едва удалось усыпить Александру. Пришлось дать ей успокоительное средство.

— Бедная девочка… Каково ей сейчас…

— Знаете, что она мне сказала? «Теперь Мария встретится с папой и мамой». Вы ведь знаете, что они утонули?

— Это случилось пять лет назад. В Ботническом заливе. Перевернулся паром. Я обещал Марии и Александре, что доставлю их к этому месту. Они хотели бросить венок.

— Смерть… Как это страшно!

— Потому что неотвратимо… Навсегда…

Аллен замолчал, раздумывая, поделиться ли тем, что заставляет его страдать вдвойне.

— Ханна, вы ведь знаете, Мария была беременна. Мария сказала об этом только вам, даже врачам ничего не было известно. Прошу, не говорите и вы никому.

— Вы правы. Александра так чувствительна. Это усилило бы ее горе.

— Нужно подумать о ее будущем.

— Согласись она, я бы ее удочерила.

— Время покажет. Сейчас мысли детей занимает только Петроград.

В то самое время, когда мистер Аллен и миссис Кемпбелл, стоя на корме, вели этот невеселый разговор, Петя Александров лежал на своей кровати с открытыми глазами. В углу трюма тускло горел ночной фонарь. Он раскачивался вместе с пароходом, как маятник, что-то отсчитывая. То ли время… То ли расстояние… Или то и другое вместе.

В самом низу, охраняя путь к трапу, за узким столом сидел Георгий Иванович Симонов. Перед ним стояла эмалированная кружка с каким-то напитком, который он время от времени отхлебывал. Но главным его занятием была газета, одна из многих газет, которые ему щедро принесли перед отплытием «Йоми Мару» нью-йоркские знакомые. Он ее не только перелистывал, но и делал выписки.

Для воспитанников оставалось загадкой, как их воспитатель, ложась позже всех, уже на ногах, когда они просыпаются.

Днем Георгий Иванович не прикасался к газетам. Зато рассказывал детям о прочитанном. Его рассказы о политике, войне, обычаях и нравах были замечательным дополнением к урокам Ильи Френкеля.

Пете Александрову захотелось спуститься вниз и поделиться с наставником потрясением, пережитым вчера. Но он знал, вслед за ним вокруг стола соберутся и другие колонисты. И ночь превратится в шумное собрание.