Наталия Трябина - Первый узбек

Селим грузно поднялся с коленей, и, что удивительно, без моего позволения. В глазах засверкало неподдельное рвение. «Миновала беда», – думал он, а я был уверен, что он землю носом будет рыть ради того, чтобы найти потерявшуюся дочку безвестного дехканина. Я уверен, что найдёт, и не через два дня, а уже сегодня. Дело простое, Бухара не такой уж большой город, а богачей в нём не так много, как некоторые думают. Наверняка кто-то знает, у кого в гареме или во дворе появилась новая девушка. Он уже отдавал распоряжения нукерам: искать девушек это не высматривать пропавшего хана, это намного проще. Зульфикар скрыто улыбался в бороду: теперь благополучие Юсуфа-праведника не его забота, а головная боль эшиг-ага-баши.

Я чувствовал усталость, но усталость приятную, отличающуюся от утренней немочи, как лилия не похожа на полевой невзрачный цветок. На сегодня осталось только два дела: если вечерний пир, кроме утомления, ничего не обещал, то второе занятие – чтение новой книги – приводило меня в состояние умиротворения и благодушия. Надо в хаммам, потом надеть чистую одежду, да идти слушать хвастовство и славословия беков. Уже давно мои уши от них устали. Следует вспомнить, кто из беков живёт в приграничных областях, самому одарить их. При этом придётся придумывать такие перлы, услышав которые они должны немедленно вскочить в сёдла и отправляться в свои имения. Посоветовать им обнести свои поместья какой ни на есть стеной, за которой могли бы спрятаться не только нукеры, но и дехкане с семьями.

Главное для меня – это люди. Объяснить, что подаренные золотые даются им не на пиры и новых наложниц, а на строительство оборонительных стен. На пять золотых можно стену соорудить не только из сырцового кирпича. Можно высокой стеной из жжёного кирпича обнести имение площадью в два танаба. Этого вполне достаточно, потому как в округе крупнее поместий нет. Так, советуясь с самим собой, я дошёл извилистыми коридорами, покрытыми коврами и паласами, до пиршественного зала. Народу собралось, на первый взгляд, больше ста человек, не все из них должны были уехать утром. Были члены дивана. Они будут раздавать подарки.

Расселись. Шейх-уль-ислам Тадж ад-Дин ходжа нараспев прочитал молитву, пир начался. В неприметной нише сидели музыканты, перебирая струны, играли красивые и тихие мелодии, приличествующие случаю. Подлинного веселья не было, мало кто хотел уезжать из Бухары и заниматься скучными делами. Всем хотелось роскоши и веселья, а не упорного труда. Рядом с собой я посадил Ахмад-Касыма. По случаю пира он пришёл в синем полушёлковом халате, подпоясанном серебряным наборным поясом с рубиновой пряжкой. Я всегда видел его одетым в простые штаны, кожаный фартук, с грязными по локоть руками. Здесь он восседал как падишах – могучий и красивый.

Беки и придворные втихомолку недовольно шушукались, перемывая косточки Ахмад-Касыму: каждую в отдельности и до перламутрового блеска. Он же, ни на кого не обращая внимания, ел с отменным аппетитом. Косу после маставы вычистил до первозданного блеска куском мягкой лепёшки. Остальные только ковырялись в еде, голодными не были, каждый перед пиром обязательно что-то съедал, чтобы потом никто не сказал, что он голодный ходит. Курбаши таких тонкостей придворного этикета не знал, а если бы и знал, то всё равно ел бы так, как работает. Ну и хорошо, что беки чинились и не особенно налегали на еду, – ремесленникам в Оружейном дворе ханское угощение должно понравиться.

Я наклонился к чиновникам, сидевшим за столом, и приказал:

– А теперь каждый из вас возьмёт на себя несколько человек, одарит их поясными платками и деньгами. Обязательно скажет много хороших слов о том, как их будет не хватать в нашей благословенной Бухаре. Надо найти такие слова, чтобы человек почувствовал, что он желанный гость не только на пиру – он будет желанным у себя дома, в своём имении. Там он должен будет на эти золотые построить стену вокруг своего имения. Кроме того, подготовить воинскому искусству каждого десятого джигита, живущего в его имении, и чтобы у каждого из них было по два коня. Да не клячи, которых запрягают в омач, а приличные кони, которые не свалятся при первом пушечном выстреле. – Сардары так трясли головами, что я забеспокоился о целостности их шейных позвонков.

– Да, великий хан, всё сделаем, великий хан!

– Оружие будет прислано из Бухары. Кормить он их должен доходами со своей икты, а обучать новых нукеров будут воины-конники. – Теперь всё – теперь каждому станет ясно, что готовится война, и не просто готовится, а близятся и предвидятся серьёзные перемены.

Кушбеги Ходжам-Кули обиженно надул губы, словно девица, лишённая чести до свадьбы. Он ничего не знал о моей активной военной подготовке. «Не будешь впятером умываться», – ехидно подумал я, а вслух сказал:

– Уважаемый Ходжам-Кули, вы подготовите завтрашнее заседание дивана, уважаемый Джани-Мухаммад-бий будет занят другими делами. – Джани-Мухаммад-бий съёжился под моим взглядом, лицо его посерело, он кожей и чутьём искушённого придворного ощутил опалу. Чувствовал её сердцем опытного интригана. Ощущал нутром, но ничего не мог не то что поделать – ничего не мог сказать. Подарочные платки и золотые монеты, лежащие в большом кожаном хурджуне были началом его падения.

Окружающие тоже почувствовали это и стали медленно, боком-боком отодвигаться от всесильного диванбеги. Как мало надо для того, чтобы с высоты и блеска своего положения пасть под ноги тех, кто ещё вчера пресмыкался перед тобой!

Сардары разбрелись по залу, присаживались рядом с беками, которых заранее себе намечали. С жаром что-то им говорили, убеждали, льстили, просили. Увещевали, советовали, вразумляли. Дарили подарки, самые хитрые что-то добавляли от себя. Судя по всему, каждый решил, что лучше отдать пять-шесть серебряных таньга, чем уехать из Бухары неизвестно куда и наконец-то начать работать. Мне тоже надо было начинать петь свою песню. Я решил, что начать надо с Один-хафиза. Я не очень хорошо знал его родителей, но помнил, что его вилоят один из самых больших и доходных в государстве. А ещё он очень хорошо пел и сам сочинял не только стихи, но и красивые мелодии. Голос имел не сильный, но приятный.

Один-хафиз был рачительный хозяин, его дехкане не голодали, не ходили оборванными скелетами, хотя налоги они платили вовремя и сполна. Но я знал, что он любил выпить запретного вина, тщательно скрывая этот свой грех. Один-хафиз никогда не пил в большой кампании, вино выбирал не за опьянение, а за вкус. Это я ещё мог как-то понять. Для него у меня был особый подарок – большой запечатанный кувшин особого вина, подаренный мне индийским падишахом после того, как мы договорились с ним насчёт разделения границ в районе Балха. Я не собирался докладывать падишаху, что я сделаю с его подарком, а Один-хафиз будет мне особо благодарен за редкий напиток.