Наталия Трябина - Первый узбек

Много я слышал о таких забавах беков, даже мой сын грешит этим пороком, но при моём дворе я стараюсь пресекать эту заразу на корню. Аллах создал мальчиков и мужчин для того, чтобы они воевали, возделывали поля, работали в мастерских, растили детей, а не служили утехой развратникам. Я таких мужчин не понимаю. Это каким же надо быть слабоголовым, чтобы предпочесть мальчика красивой девушке! Тем более что это страшное унижение для будущего мужчины. Несчастный всегда будет помнить, что когда-то им пользовались как женщиной.

– Великий хан, первая часть закончилась. Прикажете продолжать, или отложим чтение этого благородного сочинения на другой день? Если вы не устали, я мог бы читать и до утренней молитвы или даже до вечера следующего дня. – Голос Джалил-ака был такой же, как в начале чтения.

Видимо, гранатовый сок действительно способствует сладкозвучию голоса. Мне хотелось слушать дальше, но я понимал, что завтрашний день будет тяжелее, чем сегодняшний. Мне и Зульфикару надо отдохнуть. Не молоды мы уже, чтобы ночи напролёт слушать описание событий, даже таких захватывающих.

– От всей души благодарю вас, отрада моего сердца, за доставленное удовольствие. Продолжим в другое время. А вам я разрешаю прочитать, что будет дальше, вы достойны этого подарка. – Джалил-ака не поверил своему счастью – он встал на ноги и так низко поклонился, что головой упёрся в курпачу, с которой поднялся:

– Великий хан! Вы меня одарили такой радостью, таким подарком! Я счастлив сверх меры. Сердце моё поёт в груди, как десять карнаев и двадцать сурнаев, как сладкоголосая флейта на свадьбе у ангелов! Я ваш раб на всю жизнь! – ну это ненадолго, но всё равно мне было приятно доставить китобдару радость. – Разрешите мне удалиться?

– Разрешаю. Сладких вам снов. – Но я-то понимал, что Джалил-ака сейчас добежит до своей библиотеки и продолжит чтение, не зря засобирался с такой скоростью…

Я был рад тому, что хоть кто-то сегодня будет счастлив. А ещё я очень пожалел об отсутствии Нахли. Вот кому не мешало бы послушать, как надо описывать жизнь хана или султана. В глубине души я понимал, что Нахли может так писать, но не принято у нас излагать жизнь хана в простонародных выражениях.

Зульфикар тоже попрощался, пожелал спокойной ночи и отправился, по обыкновению, проверять охрану возле моей опочивальни и во всём Арке. Я всегда был спокоен за то, что меня не убьют в крепости. Не потому, что такого не могло случиться, а потому, что джигиты сотни были душой и телом преданы даже не мне, а Зульфикару. Своего наиба они почитали, любили и боялись даже больше, чем своих отцов, которых у многих не было. День ещё не окончен – у нас сутки продолжаются от одной утренней молитвы до другой. Я надеялся, что на сегодня все дела завершены. Дрёма охватила меня. Свежий осенний воздух, напоённый ароматом цветов, вливался в окно, трещали неумолчные цикады. Где-то вдалеке ночная стража громко перекрикивалась: «В благословенной Бухаре всё спокойно!»

…Я погонял коня, уходя размашистой рысью от погони. Почему-то я был один. Рядом со мной не было ни одного джигита, и даже Зульфикара не было рядом. Я знал, что он отстал – такого никогда не было, но вот отстал. Погоня была большая: человек десять конных воинов гнались за мной. Это были кочевники в ватных халатах и малахаях. Они визжали за моей спиной, раскручивали арканы, но пока что ни один из них не захлестнул мои плечи. В этом была надежда на спасение. Лишь бы конь не подвёл, и нога его не попала в норку суслика. Тогда неминуемая беда: упадёт конь, а я окажусь в руках врагов. Хорошо, если сразу погибну, а если попаду в плен? Об этом лучше не думать, а скакать как можно быстрее.

Я не мог понять, откуда взялись всадники, не мог понять, как оказался один посреди незнакомой степи, не мог понять, почему так жарко? На улице осень, а в степи жара, как во время чилли. Мой конь начал уставать, он тяжело хрипел, аллюр его всё время сбивался. Погоня настигала меня неотвратимо, как то, что за рассветом следует день. Я не оглядывался… Зачем тратить силы и видеть то, что и так понятно. Аркан, пущенный чьей-то ловкой рукой, наконец-то стянул мои плечи, и я оказался на земле. При падении я упал на правый бок и больно ударился ногой – она сразу онемела, даже пошевелить ею у меня не было сил.

Я закрыл глаза, но не потому, что боялся стоящей рядом смерти, а потому, что моя нога, отбитая об землю, совершенно не хотела слушаться, вызывая непрошеные слёзы. Я не хотел показывать свою слабость преследователям. А ещё я не хотел видеть этих невесть откуда взявшихся кочевников – это что же творится, как я попал в незнакомую степь? Степняки, сгрудившиеся вокруг меня, почему-то заговорили шёпотом:

– Великий хан, проснитесь, вы так стонали, что случилось с вами? – Я с трудом открыл глаза – надо мной стоял один из воинов Зульфикара, а сам он находился возле двери. Нога моя не шевелилась. Не чувствуя её, попробовал подвинуть рукой и застонал от внезапной боли. А где степь, где кочевники?

Зульфикар кинулся ко мне:

– Великий хан, выстави пятку вперёд, у тебя судороги. Это бывает, ничего страшного, сейчас всё пройдёт. – Я попробовал двинуть пятку вперёд, больно, но не так сильно, как во сне. О Аллах, так это был сон!

– Что случилось? Не из-за моих же стонов такой переполох? – я уже пришёл в себя, сон забывался. Но всё-таки надо спросить у толкователя снов Кемаля-бобо, хоть я ему и не верю, что всё это означает. Пусть соврёт что-нибудь для моего успокоения.

– Джани-Мухаммад-бий ушёл в сады Аллаха! – спросонья и из-за сильной боли в ноге я не понял, куда это он отправился.

– Зачем? – глупо спросил я, потом понял, что помер Джани-Мухаммад-бий. Неужели от того, что в опалу попал?

– После пира он пошёл не домой, а остался во дворце, в своей комнате. Там он выпил неимоверное количество виноградного вина. – Я не поверил своим ушам! Диванбеги никогда не был замечен в пьянстве. – После этого вышел в коридор в одном исподнем, начал петь, танцевать и плакать, но его увели в опочивальню, и он вроде бы заснул. Рядом с дверью оставили одного из нукеров.

Получается, что пока мы читали Записки Захириддина Бабура, в Арке творилось непотребное? Понимаю, почему мне ничего не сообщили об этом, – думали, что проспится Джани-Мухаммад-бий, утром всё будет как обычно, и я ни о чём не узнаю, всё будет шито-крыто. Но Зульфикар-то ещё был в Арке, поэтому скрыть происшествие не удалось.

Спустя некоторое время в опочивальню заглянул нукер и увидел, что диванбеги лежит на спине в луже блевотины, которой захлебнулся. Какая позорная и нелепая смерть… Я встал с курпачей, накрытых белыми покрывалами, измятыми мною во время сна, накинул на плечи халат и отправился через переходы в спальню Джани-Мухаммад-бия. Нукер около двери понуро стоял, не смея шевельнутся. Он считал себя виновным в смерти диванбеги. Мальчик, никто не виноват, кроме виноградного вина и самого Джани-Мухаммад-бия. Никто тебя не накажет, а если злые языки попробуют что-то сказать – у меня на это найдётся ответ: