Наталия Трябина - Первый узбек

Постепенно обрастали хозяйством: завели овец, купили корову, сын подрос и стал помощником отцу, и не просто помощником, а хорошим резчиком по дереву. От заказов на разную утварь, шкатулки, ларчики отбоя не было. В то время к основному дому были сделаны пристройки, а двор перестал выглядел пустым и бедным. Но прадед, помня о набеге, в котором было потеряно всё, свой достаток напоказ не выставлял. Хотя мог сделать и резные ворота, на зависть всем соседям, и узорчатую балхану.

Состарившись и вспоминая пережитое, Тахир часто рассказывал сыну и соседям, как в его дом в Кермине ворвались безбожники в драных халатах. Они набросились на немощного отца, вцепившегося в единственную ценную вещь – чеканный латунный кувшин. Когда Тахир вступился за отца, его самого ударили по голове камчой. Он без памяти свалился и уже не видел остального. А отца убили, убили за дрянной латунный кумган, оказавшийся дороже человеческой жизни. Хорошо, что ещё до разнузданного грабежа Тахир догадался спрятать жену и детей в яме за домом и завалить их хворостом, приказав молчать, что бы ни случилось. Так живы остались и жену не отдал на поругание. Видел он, как рыдали опозоренные женщины, как одна из них бросилась в воду и утонула, не вынеся надругательства. Как стиснув кулаки, плакали мужчины, но сделать ничего не могли. По счастью, закопанные деньги оказались целы. «Нет худа без добра», если бы его камчой не ударили до беспамятства и начали пытать – то неизвестно, смог бы мужчина смолчать и ничего не рассказать про жену, детей и деньги.

После гибели отца, собрав жалкие остатки, на которые не позарились воины доблестного султана из кипчаков, он с женой и малыми детьми пошёл куда глаза глядят. Горько было покидать родные места, но страшно оставаться в столичном городе. Опасно. Дошёл до Афарикента и понял, что нашёл свой дом! В саду, который цвёл и плодоносил вовсю, пока не пришёл Расул, вырыл неподалёку от дувала незаметный схрон, землянку. На тот случай, если придёт беда. Схрон ни разу не понадобился, но Аллах бережёт заботящихся о себе людей.

Зумрад знала про этот схрон, а ещё знала про место в дальнем конце сада. Там, в двух шагах от граната в сторону реки был закопан маленький глиняный горшочек с пятьюдесятью серебряными таньга. Она молилась Аллаху, чтобы он там и оставался и никогда не понадобился для бегства. Предусмотрительными были мужчины из рода Тахира. Рачительные хозяева и самые надёжные спутники жизни. Теперь надо сделать так, чтобы Лайло вышла замуж за Халила – тогда и умирать можно спокойно. Были причины думать о смерти – заметила Зумрад, что сердце у неё иногда покалывает, будто маленький гвоздик забивают крохотным, но тяжёлым молоточком. Женщина про болезнь никому ничего не говорила.

У Халила всегда было много работы. Чтобы праздно посидеть за болтовнёй и чаем об этом и мыслей не возникало. Но для жены у него всегда было время – посидеть рядом, поговорить о том, что в доме творится, кто заглядывал в гости в его отсутствие. Да мало ли о чём можно поговорить с женой и не просто женой – подругой, помощницей, любимой. Лишь об одной вещи Халил боялся не то, что заговорить, подумать страшился. О том, что приёмная дочка, работящая и упорная Лайло, вот уже сколько времени не даёт ему спокойно спать. Несмотря на усталость, ворочаясь без сна, он видел Лайло, видел не глазами, а всем своим нутром. Видел такой, какой она была, и не мог понять, как она лишила взрослого мужчину покоя? Невеликого росточка, приземистая, ширококостная, с маленькими, но крепкими ручками. Чёрные волосы заплетены в косички, тёмные зоркие глаза, высматривающие малейший непорядок, лицо смуглое и обветренное. Такую девушку красавицей, даже если захочешь, не назовёшь: нет в ней того, что есть в Зумрад и его дочерях. Неужели его привлекает молодость и персиковая свежесть? А может, то, что она день-деньской работает, не покладая рук?

Долгое время он не замечал Лайло – бегает по хозяйству, жена всё время хвалит её. Девчонка драчливая, работников выгнала, какого-то кипчака приютила, да с собакой. Их Халил терпеть не мог. Орёт на заднем дворе, если что не по ней, даже в мастерской слышно. Но Халил как-то пропускал мимо ушей похвалы, расточаемые Зумрад, считал, что так и должно быть. Приютили, кров дали, живёт в доме на равных с его родными детьми – неужто мало этого? Так и продолжалось бы, если не один совсем малозначительный случай.

Ранней весной Лайло натолкнулась на него, когда сломя голову по какой-то непонятной прихоти бежала на женскую половину дома. Бежала, ничего не видя, но в этот момент Халила обдало незнакомым

запахом – такого сладкого, притягательного аромата он никогда в жизни ни от кого не ощущал. Весь мир в единый миг перевернулся – мимо него пробежала прекрасная пери, за ней можно пойти на край света! В этот миг он влюбился! И в кого – почти в родственницу, дочку… Как неловко, как нехорошо. Справиться с собой Халил не мог. На Лайло почти не смотрел, зная, что, если лишний раз повернёт голову в её сторону, неизвестно, что может сделать. Но каверзное дело разрешилось самым простым образом, о котором Халил и мечтать не смел.

Тёплым днём, ближе к вечеру Зумрад, сидя на айване, вышивала тюбетейку на заказ. Заказ был срочный, тюбетейка была для дочери состоятельного уважаемого человека, муллы их мечети: девчонка была своенравная и капризная, а отец потакал всем её прихотям, словно она единственная дочь хана. Ребёнку было всего девять лет, но головной убор она заказывала с таким знанием дела, что Зумрад диву давалась:

– Мне нужен узор из алого шёлка, чтобы с золотой ниткой, и розы должны быть яркие, как мои губки! А впереди должна быть занавесочка из серебряных нитей с мелкими бусинками бордового цвета. Я хотела жемчужинки, но батюшка сказал, что мне рано драгоценности носить. И сделайте мне тюбетейку круглую, а не квадратную. Мы скоро поедем в Бухару, там меня познакомят с моим женихом! – голос у маленькой невесты был ворчливый и скрипучий, словно из озорства мальчишка-несмышлёныш по стеклу железным ножом скребёт. Зумрад заказ приняла, подивилась, что жениха с невестой знакомят заранее, но про себя решила, что одну из роз она вышьет подвявшей. Заметит своенравная девочка – придётся переделать, а не заметит, так пусть носит тюбетейку с изъяном, если сама такая.

Только она начала мастерить убогую розу, как на курпачу рядом с ней опустился Халил:

– Душенька моя, вы всё работаете, отдохните немного, отложите иголку в сторону и налейте мне чая – чай из ваших рук вкуснее, чем из рук ангела! – умел Халил угодить жене красивыми словами, ох как умел! Да не только словами, весь его вид – наклонённая фигура, ласковое прикосновение тонких длинных пальцев, широкая улыбка на красивом загорелом лице выражали не просто расположение, а почтение и трепет к любимой женщине.