Евгений Маурин - Венценосный раб

– Что за дичь, Шеффер! К чему это?

– Но мне кажется, что вы, государь, очень привязаны к госпоже Гюс и вам будет жаль потерять ее! Между тем, если цензура будет восстановлена, то все поймут, что это сделано из-за нее, может быть, припишут даже ее влиянию эту меру, и вполне возможно, что будут произведены попытки свести с нею счеты. Там, где затрагивают свободу, народ не разбирает пола, государь! Да, государь, восстановление цензуры именно теперь – как раз та мера, благодаря которой Гюс из осмеиваемой народом станет ненавидимой им!

– Ах, – воскликнул Густав, со стоном хватаясь за голову, – как бессилен государь, как эфемерна его власть! – он подумал минутку и глухо продолжал: – Вы сразили меня этим доводом, милый Шеффер. Да, вы правы! Такой мерой я достигну как раз противоположных результатов! Нападки станут еще злее, только теперь пасквили пойдут втихомолку по рукам… Нет, пусть уж ругаются вслух! Но должен же я сделать что-нибудь для моей Адели? За что она страдает, бедняжка? Да неужели она должна платиться за то, что полюбила не самого обыкновенного человека, а короля?

– Но, государь, мне кажется, что госпожа Гюс пожаловаться не может! Государыня какого-нибудь маленького немецкого княжества не имеет такого дворца, такого пышного штата и не располагает такими драгоценностями и средствами, как эта артистка-мещанка!

– Ах, что там роскошь и богатство! Разве мало видела всего этого Гюс? Однако она небрежно смеялась над самыми богатыми и щедрыми дружками, которые не могли затронуть ее сердце! Я – первый, кто сумел пробудить в ней чувство, и, если бы я был хоть простым матросом, она все бросила бы и пошла бы за мной! Шеффер, мой старый, верный друг! Ведь эта дивная женщина подарила мне весенний расцвет своего еще не любившего сердца! Я должен бессильно смотреть, как за это ее обливают грязью? Нет, граф, великодушие – лучшая добродетель королей! А я только беру, но ничего не даю взамен!.. Но я знаю, что я должен сделать! Я вознесу Адель так высоко, что ни один комок грязи не достигнет ее! Я возведу ее в дворянское достоинство под именем графини Лильегорн и приравняю…

– Ваше величество! – испуганно крикнул Шеффер. – Умоляю вас: только не это…

– Я не понимаю вас, Шеффер! Уж это-то, кажется, составляет неоспоримую прерогативу монарха. Кому какое дело до этого? Вспомните графиню Дюбарри…

– Государь! – сердечно сказал Шеффер. – Позвольте мне на минутку стать опять прежним гувернером, который так любил порученного его заботам маленького принца и всегда горячо принимал к сердцу его интересы! Позвольте мне также стать действительно «старым, верным другом», как только что милостиво назвали вы меня, и коснуться…

– Ах, что за предисловие! К делу, к делу, милый Шеффер!

– Вы, государь, только что упоминали о графине Дюбарри! Да, старый, выживший из ума король Людовик XV сделал графиней мелкую распутницу Марию Вобернье! Но, во-первых, он не даровал ей этого сана, а подыскал услужливого придворного, который на ней женился . Следовательно, графский титул госпожи Дюбарри никто не мог оспаривать: он был законен и лежал на совести льстивого царедворца, унизившегося до торга старым, почтенным именем отцов! А, во-вторых, трудно привести более разительный пример, чем любой факт из последних лет жизни покойного французского короля! Ведь история графини Дюбарри, говорит о том, чего не должен делать монарх! Да, государь, вспомните только, во что обратилась ныне еще недавно сильная французская монархия! Ведь это – разваливающееся государство! Каждый момент можно ждать взрыва, и молодому королю придется жестоко расплачиваться за грехи деда [3]. А ведь все это произошло только потому, что Людовик XV…

– Милый Шеффер, уж не хотите ли вы сравнивать меня с этим королем, который так часто унижал свой сан?

– Боже упаси меня от этого, государь! Я именно хочу доказать, что вашему величеству не приличествует сравниваться с этим монархом! Но даже и не это, собственно говоря, хотел я сказать вам! Имя графини Дюбарри, упомянутое вашим величеством, напомнило мне о том, при каких обстоятельствах мне пришлось недавно слышать его. Дня три тому назад я был у ее величества королевы, у которой собралось небольшое общество близких дам. Случайно разговор зашел о театре, об актрисах, и тут-то ее величество упомянула имя госпожи Гюс…

– В смысле такта ее величество вообще оставляет желать лучшего.

– Уж не помню теперь, к чему, но кто-то упомянул имя графини Дюбарри. И вот тут-то ее величество со свойственной ей прямотой заявила, что она не потерпела бы подобного. Пока король просто забавляется, она еще способна смотреть сквозь пальцы…

– Смотрением сквозь пальцы она называет, вероятно, те сцены, которыми угощает меня так часто.

– Но, – заявила королева, – если бы ее супруг вздумал осыпать свою развратную любовницу знаками высших почестей, то для нее, королевы, остался бы только один выход, это – развод!

– И ведь сумасшедшая баба и в самом деле способна выкинуть такую штуку! – сокрушенно сказал Густав. – Ну что я за несчастный человек! Я шагу ступить не могу, чтобы со всех сторон не возникали препятствия… Развод! Она способна на это! Но это вызвало бы войну с Данией, а сейчас… Шеффер! Ну скажите хоть вы, что мне делать?

– В данный момент или вообще, ваше величество?

– И в данный момент, и вообще!

– Вообще – не знаю, а в данный момент вашему величеству необходимо одеться и поспешить в тронный зал, где депутации уже ждут чести приветствовать ваше величество! Депутация сената явилась уже с четверть часа тому назад, а только что прибыл весь дипломатический корпус.

– Ах, и это еще ждет меня! Как хотелось бы мне именно сегодня не видеть мерзкой физиономии этого Маркова! Но что поделаешь! Вы правы, Шеффер, правы, как всегда! В данный момент мне, прежде всего надо одеться… Ну, так до свиданья, милый, верный друг мой! Да, вот что еще, Шеффер: как вам известно, сегодня во французском театре парадный спектакль с участием Гюс; после спектакля я на минуточку покажусь за ужином и уеду к Гюс, где соберется еще кое-кто из друзей. Я буду очень рад видеть и вас там!

– Ваше величество… я сочту за честь… – пробормотал Шеффер, скрываясь в дверях.

Уходя к себе, Шеффер с грустью думал, что тайная миссия, которую он сам возложил на себя перед поздравлением короля, к сожалению, кончилась полным провалом. Шеффер надеялся завести с королем разговор о его отношениях с Гюс и убедить его, что эти отношения необходимо изменить или, еще лучше, прекратить совсем.

Сначала король пошел как бы навстречу ему и сам заговорил о Гюс. Но из дальнейшего выяснилось, что Густав слишком увлечен своей пассией и что нужно думать лишь о том, как бы предохранить его от дальнейших неразумных шагов.