Элизабет Макнил - Цирк чудес

«Балаган Чудес Джаспера Джупитера!»

«Балаган Чудес Джаспера Джупитера!»

Он прижимает большой палец там, где уголок одной афиши начинает отлипать от стены, и улыбается. Графин звенит, когда Тоби наполняет стакан.

– Ну как тебе деревня?

– Маленькая, – отвечает Тоби. – Бедная. Мы вряд ли заполним шатер.

Джаспер скребет подбородок. Он думает о том, как однажды возьмет Лондон приступом.

Стакан в руке у Тоби слегка дрожит.

– Что-то случилось? – Вероятно, как это часто бывает, чувство вины у его брата перевесило все остальное. Он тянется и сжимает руку Тоби. – Если это из-за Дэша…

– Нет, – слишком быстро отвечает Тоби. – Просто… Я кое-кого видел.

– И?

Тоби отворачивается от него.

– Кого ты видел? – Джаспер стучит кулаком по драгоценной конторке. – Уинстона? Черт побери, я так и знал. Он снова опередил нас? Мы одолеем его, пошлем работников.

– Нет, – отвечает Тоби и крутит заусенец. – Это был никто. Просто… – Он отмахивается и повышает голос, как бывает всегда, когда он сильно устал: – Никто.

– Совсем никто? – говорит Джаспер. – Ты можешь мне рассказать, правда? Мы же братья. Мы связаны друг с другом.

На шее Тоби проступает пот, нога нервно подергивается вниз-вверх.

Джаспер усмехается:

– Это была девчонка, да?

Тоби смотрит на свою выпивку.

– Ага! Кто же она? Ты уже поимел ее, повалялся с ней в кустах? – Джаспер смеется.

– Все было не так, – отрезает Тоби. – Она не… Я не хочу говорить об этом.

Джаспер хмурится. Его раздражает понимание, что Тоби существует отдельно от него, что у него есть свои мысли и секреты. Он помнит, как мальчиком видел рисунок сиамских близнецов, Чанга и Энга Банкеров, и у него пресеклось дыхание. Он чувствовал то же самое по отношению к Тоби. Там, на странице, было изображено то самое ощущение. Связь – настолько близкая, что она казалась физической. Они могли разделять одну печень, мозг и легкие. Их боль принадлежала друг другу.

– Ладно, – наконец говорит Джаспер. – Храни свой тухлый маленький секрет.

– Я… Мне нужно помочь с шатром.

– Как хочешь, – говорит Джаспер.

Он смотрит, как уходит Тоби, стараясь быть подальше от него. Его брат, его половинка, закрыт, как устрица. Выпивка осталась нетронутой на столе. Что он скрывает? Девушка не может быть особенной для него, поскольку со времени его отъезда прошло не более трех часов. Джаспер разгадает своего брата, как это было всегда.

Он вздыхает и строит мрачную мину. С дуновением бриза доносятся запах гниющего крабового мяса и едкая вонь водорослей. Живодер приехал кормить львицу, и он слышит жужжание мушиной стаи. Он нащупывает кольцо в кармане, проводит пальцем по выгравированным инициалам. E.W.D. Это напоминает ему, на что способен Тоби.

– Стелла! – окликает он, поскольку не может вынести одиночества. Он видит ее через маленькое окно, когда она отвлекается от мойки слонихи. Он назвал своего прославленного левиафана Минни и выводит ее рядом с мышонком по кличке Макс. « Самое большое и самое маленькое существа на свете! » На прошлой неделе, когда ему исполнилось тридцать три года, он купил Минни за триста фунтов, довольный ее освобождением от торговцев, которые порвали ей уши своими крюками. Джаспер думает о том, как любопытно, что он может терпеть страдания людей, но не животных. Во время Крымской войны его больше всего тревожили раненые лошади, хотя он насмехался над криками раненых солдат. «Что пользы в этих причитаниях? – обращался он к своему приятелю Дэшу. – Как будто эти элегические стенания могут вернуть им оторванные конечности».

– Давай-ка выпьем! – кричит он Стелле, и она откладывает свое ведро. Он хочет погрузиться в нее, обладать ею и удовлетворить себя. Когда он имеет ее, то чувствует, что Дэш простил его. Когда он поднимает стакан к ее губам, то с удивлением замечает, как дрожит его рука.

Нелл засахаривает фиалки у себя дома. Кошка лениво наблюдает, насторожив уши, как она опускает цветы в яичный белок, а потом посыпает их сахаром. В общем-то, она весь день чувствует себя так, как будто кто-то следит за ней. Когда она возвращалась домой вместе с Чарли, живая изгородь словно осветилась тысячами глаз – крестьян, полевых мышей и паука в центре паутины.

Ее пальцы, блестящие от сахара, ненадолго останавливаются. Она слышит тихий шум, словно воздух, нагнетаемый через кузнечные мехи.

Умпа, умпа.

– Что это? – Ее отец, дремлющий в углу, открывает глаза.

– Должно быть, цирковые рожки, – говорит она и косится в окно, откуда видна только верхушка шатра в бело-синюю полоску. Ей хочется, чтобы Чарли был рядом, чтобы он решил не работать в поле сегодня вечером.

– Я перережу глотку проклятому льву, если он снова будет реветь всю ночь напролет. – Ее отец садится на кровати. – Однажды я поймал лобстера с тремя клешнями. Мог бы замариновать эту тварь и продать за неплохие деньги.

Нелл хмурится. По выражению Чарли, деревня охвачена «цирковой лихорадкой». Все только и говорят, что о великанах, карликах, свиноголовых парнях и женщинах-медведях. Смотритель Пиггот даже показал им маленькие визитные карточки и фарфоровые статуэтки нескольких исполнителей: силача, человека-бабочки и Стеллы Певчей Птички. «По шиллингу за каждую!» – гордо объявил он, постукивая по кармашку с серебряными часами. Но утром он обнаружил пропажу несушек в своем курятнике, и его улыбка поблекла. У кого-то украли выстиранную одежду с бельевой веревки. Ходили слухи о путниках, ограбленных на дороге, и о нападении на девушку. Когда Нелл ложилась в постель, она слышала крики, смех, пиликанье на скрипке. Ее сердце учащенно забилось от страха и предвкушения.

Умпа, умпа.

Ее пальцы перебирают, сортируют, скручивают и уминают цветы в картонной коробке. « Засахаренные фиалки от Бесси ». У двери стоит большой ящик с надписью « Лондон, Паддингтон » жирным черным шрифтом. Иногда она проводит пальцем по этим словам и представляет фиалки актрисами в пышных лиловых юбках, мечтающими о путешествиях. Она воображает их ликование, когда они мчатся на поезде через всю страну и просыпаются в совершенно другом месте. Там они рассеиваются по огромному городу. Некоторым суждено украсить лиловыми юбочками высоченные белые торты или оказаться в пальцах у самой королевы. Между тем она – та, кто сеяла, пропалывала, срезала и обрабатывала эти цветы, – всегда будет расхаживать по крошечным каменным каморкам, где они впервые проросли, а ее руки будут пахнуть дешевыми духами, которыми она опрыскивает лепестки для более приятного запаха.

Ее отец начинает храпеть; струйка слюны стекает по его подбородку на воротник. Морские стеклышки, которые он сортирует, рассыпаны на полу. В их доме полно таких бесполезных вещей – разных безделушек, которые он надеется сбыть прохожему коробейнику по пенни за штуку. Ржавые фермерские механизмы, камни с дырками, воробьиный череп, двустворчатые раковины, нанизанные на шнурок.