Михаил Рабинович - Судьбы вещей

Когда мы появились на другой день в кабинете археологии не только с чертежами, украшениями и черепом (черепа археологи берут для антропологов), но и с кладом монет, это всех позабавило. Нам сказали, что если уж мы нашли клад монет, то должны его и обработать по всем правилам, как это делают нумизматы – исследователи монет. И вот мы начали описывать монеты: изображение и надпись на одной стороне – «аверсе», изображение и надпись на другой стороне – «реверсе» и т. д.

При этом открылось одно интереснейшее обстоятельство. Монеты нашего клада были чеканены в разные годы, начиная с 1725 года, но не позже 1755 года. Это говорило, что клад зарыт не ранее 1756 года: ведь почти всегда и в наше время монета, чеканенная в текущем году, поступает в обращение только в следующем.

1756 год знаменателен в истории нашей страны. В этом году Россия вступила в войну, которую вели Австрия и Франция с Пруссией и Англией. Потом историки назвали войну Семилетней потому, что велась она семь лет – с 1756 по 1763 год. Русские войска трижды разбивали прославленные армии Фридриха II.

Они заняли и самый Берлин, и Пруссия была уже на грани гибели. Кто знает, может быть, дальнейшие судьбы всего мира сложились бы иначе, если бы не умерла Елизавета и на русский престол не вступил ее племянник Петр III, преклонявшийся перед прусским королем Фридрихом II. Он и заключил с ним мир, выгодный одной лишь Пруссии.

Наш клад зарыт в первый же год этой войны. Наверное, хотя война и велась где-то далеко, на полях Пруссии и Австрии, но и здесь, под Москвой, было тревожно. И какой-то крестьянин зарыл свои сбережения в старый курган за околицей деревни.

Почему же крестьянин? А может быть, это был дворянин или купец? Вряд ли. Клад зарыт поблизости от деревни, где купцу неоткуда было взяться. А для дворянина он мал. Когда мы подсчитали общую сумму, оказалось всего девяносто рублей серебром. Для крестьянина – это целое состояние, а дворянин в ту пору проигрывал зачастую за карточным столом во много раз большие суммы. Да, клады зарывали не только палачи, разбойничьи атаманы и богатеи. И крестьянин мог зарыть в землю свои, трудом накопленные рубли, когда наступало тревожное время. Ведь он знал, что именно его, прежде чем дворянина или купца, коснутся бедствия войны.

С нашим крестьянином, наверное, так и случилось. Ведь он так и не вырыл из кургана свои девяносто рублей. Как знать, может быть, барин сдал его в рекруты и солдат сложил свою голову где-нибудь в Пруссии, например, в одном из знаменитых сражений, принесших славу русскому оружию, – при Гросс-Егерсдорфе или Куннерсдорфе. А может быть, он просто погиб от какой-либо болезни или от голода в одну из зимних кампаний. Так или иначе, но он, видимо, не вернулся с войны.

Как тут не вспомнить слов популярной в свое время песни Марии Конопницкой:

Что же случилось с кладом, после того как мы его нашли? Конечно, прежде всего показали его на ежегодной выставке результатов студенческих летних работ. Кто-то принес из дому кусок черного бархата, им обтянули картонный планшет, и светлые серебряные монеты еще ярче засверкали на этом фоне. Потом клад хранился несколько лет в кабинете археологии Московского университета среди других коллекций.

А вскоре для нашей Родины настал час тяжелых испытаний. Полчища гитлеровцев вторглись на нашу землю. Стране нужна была каждая копейка, чтобы лучше организовать отпор врагу, и каждый нес свои сбережения в фонд обороны страны.

В те дни почти никого из тех, кто копал когда-то деревлевский курган, уже не было в стенах университета. Одни были в армии, другие – в рядах народного ополчения, в рабочих батальонах и командах противовоздушной обороны, третьи – на так называемых спецработах – строительстве укреплений. Многие девушки пошли в медсестры, в военные переводчики.

Клад, найденный когда-то в кургане, решено было сдать в фонд обороны.

Так скромные сбережения русского крестьянина послужили делу защиты Родины почти через двести лет.

Книги сопровождают нас всюду. Без них мы не могли бы ни учиться, ни работать, ни отдыхать. У нас книги и журналы печатаются в десятках и сотнях тысяч, а то и в миллионах экземпляров. Мы уже настолько привыкли к печатной книге, что с трудом представляем себе, как это жили люди пятьсот лет назад, когда еще не знали книгопечатания.

Только это изобретение дало возможность приобщиться к сокровищам человеческой мысли, знания, культуры не единицам избранных, а массам людей.

Но бывают и печатные книги, которых очень мало: иногда даже во всем мире едва ли не несколько экземпляров. Такие книги называются редкими, особенно ценятся и хранятся в специальных отделах библиотек.

Иногда бывает, что книга сразу задумана, как редкая, предназначенная для узкого круга читателей (прежде – только для любителей и собирателей книг – библиофилов). В этих случаях печатается очень мало экземпляров, обычно каждый под своим особым номером или с личной надписью автора. «Все экземпляры этой книги, не подписанные автором, – напечатано на одном томике стихов Баратынского, – суть поддельные и продаватели их будут преследоваться по законам». А далее чернилами подпись: «Е. Боратынский».

Но чаще книга предназначается для многих; печатается, по возможности, «большой тираж», как говорят специалисты. И все же проходят сотни лет, десятки, а то и только годы – и книга становится редкой. Прежде всего, потому, что год за годом, век за веком растет число читателей, и то, что казалось достаточным даже пятьдесят лет назад, теперь до смешного мало. А книги к тому же далеко не вечны. Это – тоже вещи. Они теряются, треплются – словом, исчезают.

Бывало и так, что книга не истрепалась, не потерялась, а все же исчезла; и притом не через века, а через годы или какие-то месяцы, может быть, даже дни после того, как покинула типографию.

Иногда – по воле самого автора. Известно, например, что Гоголь издал свое первое творение – идиллическую поэму «Ганц Кюхельгартен» – на собственный счет и вскоре же, убедившись в том, что это – вещь слабая, сам скупил в книжных лавках почти все экземпляры поэмы и уничтожил их. Остались лишь книги, которые продали до того. Так «Ганц Кюхельгартен» стал редкой книгой.

А иногда – и против воли автора.