А. Сахаров (редактор) - Петр Великий (Том 1)

Осадные работы начались…

А на другой день государь решил с достаточным отрядом отправиться на рекогносцировку к самому устью Невы, к выходу её в море. Иначе могло так случиться, что, пока шли осадные работы, шведы явятся на своих кораблях к осаждённой крепости, что они и делали каждую весну, и тогда русские очутились бы между молотом и наковальней.

— Помилуй, государь, — взмолился Шереметев, — тебе ли нести святопомазанную главу под выстрелы береговых укреплений?

— Если Бог судил мне вывести Россию из тьмы на свет Божий, меня не тронут вражеские ядра, — твёрдо решил Пётр.

— Воля твоя, государь, — покорился Шереметев.

— Возьми и меня с собою, государь, — робко сказал Ягужинский.

— Ладно… Ты мне не помешаешь, Павлуша, — согласился царь. — Притом же твои глаза рассмотрят в море все лучше и скорее подзорной трубы.

Вечером 28 апреля государь посадил четыре роты Преображенского и три — Семеновского полков на шестьдесят лодок и под самым убийственным огнём шведских береговых батарей пустился со своею флотилией вниз по Большой Неве.

«Прикрытые лесом берега, мимо которых плыла флотилия, — говорит автор „Панорамы Санкт-Петербурга“ Александр Башуцкий, — представляли любопытным взорам царя мрачную картину дикой и сиротствующей природы, коей самые живописные виды не пленяют взора, если он не встречает в них присутствия людей, оживляющего и пустыни. Не одни берега, но и все пространство, занимаемое ныне Петербургом и его красивыми окрестностями, были усеяны лесом и топким болотом; только местами, и то весьма редко, виднелись бедные, большею частью покинутые деревушки, состоявшие из полуразвалившихся хижин, где жили туземные поселяне, промышлявшие рыбною ловлею или лоцманством для провода судов, приходивших с моря в Неву».

Таковы были тогда те места, на которых раскинулась теперь шумная, с миллионным населением, с храмами и Дворцами, окутанная паутиной телеграфных и телефонных проволок, горящая электрическим светом столица Петровой России.

«Уверив пустынных жителей сего лесистого края в неприкосновенности их лиц и имущества, снабдив их охранными листами и не видя на взморье ни одного неприятельского судна, — продолжает Башуцкий, — Пётр возвратился на другой день в лагерь, оставя на острове Витц-Сари, или Прутовом, ныне Гутуевском, три гвардейские роты, для охранения, невских устий» [177].

— Я вижу, что Нарва дала нам хороший урок, — сказал царь, осмотрев осадные приготовления. — Вижу, Борис Петрович, что ты не забыл сего урока, вижу…

— В чём, государь? — спросил Шереметев.

— В том, что твой крот и кротята взрыли здесь землю не как под Нарвой, сии кротовые норы зело авантажны [178].

— Я рад, государь, за Ламберта, — поклонился Шереметев, — это дело его рук.

— Теперь сие осиное гнездо, — Пётр указал на укрепления Ниеншанца, — долго не продержится, а сикурсу [179]ожидать осам неоткуда: устье Невы я запечатал моею государскою печатью.

Уверенные в неизбежном падении последнего шведского оплота на Неве, царь и Шереметев решили: избегая напрасного пролития крови, предложить коменданту Ниеншанца, полковнику Опалеву, сдаться на честных условиях, не унизительных для шведского оружия.

Осаждённые, не зная, что они отрезаны от всего света, продолжали пальбу по русским траншеям.

— Они даром тратят наш порох и наши снаряды, — улыбнулся царь, напирая на слова «наш» и «наши».

— Да мы, государь, нашего пороху и наших снарядов ещё нисколечко не истратили, — отозвался Шереметев.

— Тугенек ты мозгами, Борис, — покачал головою государь, — не сегодня-завтра осиное гнездо будет наше, а в оном и все наше: и порох, и снаряды, и пушки… Обмозговал теперь мои слова?

— Да, государь, — улыбнулся и Шереметев, — теперь и моим старым мозгам стало вдомек.

— Так посылай скорей трубача с увещанием сдачи на аккорд.

Послали трубача.

Едва он подошёл ко рву, отделявшему крепость от места осады, и затрубил, махая белым флагом, как канонада из крепости скоро умолкла и через ров был перекинут мост-Скоро трубач скрылся за массивными воротами цитадели. Нетерпеливо ждёт государь возврата трубача. Ждёт час, ждёт два. Трубач точно в воду канул.

— Что они там?-волновался государь. — Писать, что ли, не умеют?

— Видят, государь, смерть неминучую, да не одну, а две, не знают, государь, которую из двух избрать, — сказал Шереметев.

— Какие две смерти? — спросил Пётр, гневно поглядывая на наглухо закрытые ворота цитадели, откуда, как из могилы, не доносилось ни звука.

— Как же, государь: ежели они сдадутся на наши аккорды и отворят крепость, то их ждёт позорная гражданская смерть, может быть, на плахе. Ежели же они не примут наших аккордов, то отдадут себя на наш расстрел.

— Последнее, чаю, ближе, — согласился Пётр.

— Видимо, государь, смерть неминучая; а кому ж не хочется оттянуть смертный час?

— Но мне опостылело оттягивать приговор рока, — решительно сказал государь. — Если они к шести часам не ответят согласием на наши аккорды, то я прикажу громить крепость без всякой пощады, камня на камне не оставлю.

То же нетерпение испытывали и пушкари, и «крот с кротятами».

— Что ж мы, братцы, даром рылись под землёй, словно каторжники!

— Не каторжники, а кроты: так батюшка царь назвал нас, — говорили сапёры.

Больше всего злились пушкари.

— Кажись, фитили сами просятся к затравкам.

— Да, брат, руки чешутся, а не моги.

— Да и денёк выдался на славу.

День был ясный, тихий. Над крепостью кружились голуби, не предчувствуя, что скоро их гнёзда с птенцами будет пожирать пламя от огненных шаров. Большие белые чайки, залетевшие в Неву с моря, носились над водой, оглашая воздух криками.

— А царевича не видать что-то, — заметил один из пушкарей.

— Да он у себя книжку читает.

— Поди, божественную?

— Да, царевич, сказывают, шибко охоч до божественного… в дедушку, знать, в «тишайшего» царя.

— «Тишайший»-то шибко кречетов любил. Я видел его на охоте — загляденье.

— Ну, нашему батюшке царю, Петру Алексеевичу, не до кречетов: у него охота почище соколиной.

Но пушкарям не пришлось долее беседовать о соколиной охоте.

В шесть часов терпение государя истощилось…

Началась канонада.

Разом грянули двадцать двадцатичетырехдюймовых орудий и двенадцать мортир. Казалось, испуганная земля дрогнула от неожиданного грома, вырвавшегося и упавшего на землю не из облаков, а из недр этой самой земли.

Из крепости отвечали тем же, и, казалось, этот ответ был грознее и внушительнее того запроса, который был предъявлен к крепости: на двадцать орудий осаждавших из крепости почти восемьдесят орудий разразились ответным огнём.