А. Сахаров (редактор) - Екатерина I

– Благослови, государь!

И Горохов поднял глаза – с обожанием, молитвенно.

– Карау-л!

Пьянчуга брёл как во сне, свалился в сугроб, потерял шапку. Затем, потрогав свои сивые патлы, завопил ещё громче:

– Кара-ул-л!

Орал истошно, разевая беззубый, цингой изуродованный рот С берега сполз на карачках, заковылял, спотыкаясь, набивая синяки, по торосистому льду.

– Тихо ты! – кричали ему – Эва таракан!

У полицейских мода – все как один отращивают длинные, висящие книзу усы. Схваченный за грудки, пьянчуга бессмысленно таращил белёсые глаза. Невдомёк ему было, что шёл прямо наперерез траурной процессии.

Гроб с телом Петра несли из Зимнего в церковь Петра и Павла. Нева замёрзла крепко, весь Питер высыпал на Неву.

«А понеже он, Онисим, напился до беспамятства и отчего кричал караул сказать не мог, дано ему батогами десять ударов».

Красный гроб на мужских плечах и следом золото, костры золота на бархате подушек. Шагают гвардейцы – зубы стиснуты, руки вытянуты – не дай Бог уронить священную ношу короны Великой, Малой и Белой Руси, Астраханского царства, Казанского, Сибирского. Следом два полковника ведут под уздцы любимую лошадь Петра, носившую его в сражениях.

Царица в чёрном – ни украшений, ни регалий, ослабевшая от горя. Слева поддерживает её Меншиков, справа адмирал Апраксин. В толпе крестятся, падают на колени.

Наблюдал шествие, гарцуя верхом, шевалье де ла Мотрей, знаменитый путешественник, видевший пирамиды Египта, мечети Стамбула, родину Христа Вифлеем.

– Приблизиться к Екатерине, – сказал он потом французскому послу Кампредону [266], – я не посмел, естественно. Вдова действительно так убивается до сих пор?

Дипломат – низкорослый, движения быстрые, цепкие, искры иронии в чёрных испанских глазах – усмехнулся, погладил седую бородку клинышком.

– Доля притворства есть.

– Здоровье у неё неважное, насколько я мог судить. Расплылась, цвет лица серый какой-то. А на Пруте… Другая женщина, яркая, варварски красивая.

– Пойдёте к ней?

– Не знаю. Вдруг вспомнит меня…

Шевалье находился в турецкой армии, когда в 1711 году, на Пруте, царица при нём снимала с себя драгоценности, отводя угрозу плена, капитуляции. Путешествует ла Мотрей – француз-гугенот – с поручениями Георга I, короля Англии, постоянное жительство имеет в Лондоне.

Смуглый, темноволосый, прокалённый солнцем атлет, он помахивает длинной трубкой, подаётся вперёд, нависает над китайским столиком, толкает его, и дипломат, смущённый развязными манерами гостя, отодвигается.

– Любопытно, маркиз, – и трубка роняет пепел, к счастью, остывший. – Вчера, когда переносили тело монарха… Герцог Голштинии шёл впереди царского внука. Царица унижает его. Бояре ей не простят

– За ней гвардейцы, мсье… Изрубят бояр, как капусту. Она и Меншиков спят спокойно.

– Спят? Он её любовник?

– Нет, – фыркнул Кампредон. – Эрот тут ни при чём. Познакомить вас с принцем?

– О, пожалуйста! Кстати, что значит «караул»?

– Зов на помощь.

– Бродяга какой-то… Нёсся, будто собаки хватали за пятки. Прямо к царице… Его обыскивали и, представьте, под бараньей шкурой он был голый.

– Мог прятать нож. Был же случай… Для людей старой веры царь – воплощенье сатаны.

– И много таких?

– К сожалению, кучка.

– Загадочная страна, – произнёс ла Мотрей с досадой. – Русских били все кому не лень. Немцы, поляки, орды крымцев… И вот, на наших глазах… Талант полководцев? Нет, не только… Необыкновенный подъём духа, пока не угасший. Пётр ещё живёт… Сочувствую, маркиз, миссия у вас трудная.

Осведомлён шевалье отлично. По дороге из Лондона остановился в Париже. Франция и Англия в тесном альянсе, цель у них общая – оторвать Россию от Австрии, давнего союзника, вовлечь в соглашение с коалицией западной.

Вот уже четыре года Кампредон ведёт переговоры и жалуется шефам – уклончив Петербург, придирчив, подозрителен. Сотня поправок в проекте трактата – и всё же марш на месте, ни да ни нет.

– Не скрою, маркиз, англичане нервничают.

Трубка стучит по столику почти повелительно. Посол ощущает болезненное томление. Кого-то прочат на его пост? Ворчат ведь в Версале – засиделся старик, нежится, задаренный соболями, куницами.

– Дорогой мсье, я понимаю. Теперь, кажется, момент благоприятный.

– Почему?

– Мои прогнозы. Вена уже в курсе здешних событий. Угадываю: Карл Шестой возмущён. Царевич Пётр – его внучатый племянник. Воображаю, с каким скрежетом зубовным поздравят Екатерину. Охлаждение неизбежно. Держу пари, титул императрицы Вена не признает.

– И мы не признаем.

– Пусть так… Но, дорогой мсье, мы требуем от русских полного поворота во внешних делах. Отсюда следует, что приманка должна быть весомая.

– Брачный венец?

– Для царицы это особенно важно. Материнское чувство, мсье… Горы сворачивает. Анна уже устроена [267], только траур вынудил отложить свадьбу. Но есть ещё Елизавета. В печёнках сидит у меня…

– Обещайте, маркиз, обещайте!

– Увы, из Парижа ничего, кроме общих слов. Нужна определённость. Царица готова на всё, чтобы породниться с французской династией.

– Хотят заполучить короля?

– Да, по-прежнему.

– Хорошо бы охладить материнский пыл. Нам из-за Анны достаточно забот. Претензии голштинца… Приданое у русских невест неплохое, но от женихов Петербург ждёт гораздо большего. Этот пьяница Карл Фридрих обнаглел. Жаль, не удалось расстроить свадьбу…

Трубка елозит по китайскому лаку, по цветам и пагодам тонкого пейзажа. Бас шевалье жужжит назойливо, как огромный шмель, и Кампредону в каждой фразе слышится упрёк. В кабинете зябко, за окном роится снег, сырые хлопья прилипают к стеклу и вяло соскальзывают.

– Собачий климат, – и трубка наконец исчезла в кармане тёмно-вишнёвого сюртука. – Меня засыплет… Ещё два визита сегодня. А что Меншиков? Он может нам помочь?

– Сомневаюсь.

– Всё равно, познакомьте!

– Официально иностранные проблемы в ведении Остермана. Хитрец первостатейный, отмолчится или запутает нас. Меншиков разговорчив. Тоже хитёр, но личина жуира.

– Спасибо. Говорят, жаден до умопомраченья.

– На подкуп не клюнет. Мало давали, возможно… Нет, по-моему, пресыщен богатством, помышляет о чём-то другом.

– О чём же? Власть – куда ещё выше! Принц-свинопас… Что во дворце у него? Чудовищная безвкусица, не правда ли? Замашки Журдена [268]?

Гость ликовал, предвкушая встречу с мещанином во дворянстве, героем Мольера. Посол улыбнулся кисло.

– Не та пьеса, мсье.

– Да? Сгораю от нетерпенья.

– Вас ещё можно удивить?

– Не знаю. Жажду удивляться, мсье.

Книга ла Мотрея «Путешествие в Польше и в России» – Гаага, 1732 – сообщит читателям: