А. Сахаров (редактор) - Екатерина I

– Подписать! А! Изволь… только дай пробежать, что тут у тебя настрочено.

– Я записывал всё, что только положили…

– Однако, кажется, не говорено было, чтобы Меньшиков теперь же ехал в Ригу?

– Можно оговорить, буде угодно – «если потребуют дела».

– Этак лучше будет… добавь же.

Макаров присел, дописывая.

– Никаких таких дел оказаться не может, – сделал возражение, в свою очередь прочитав этот же пункт протокола, Головкин.

– А государыня-то уполномочила светлейшего князя продолжать сборы войск! – напомнил Макаров.

– Ну, пожалуй, если так… А что ты, Алексей Васильич, не внёс моего предложения о пополнении совета ещё кем-нибудь из знающих дела, например, морские?

– Отстранили эту надобность молчанием и заявлением светлейшего, что по представлениям генерал-адмирала князь, как адмирал, может судить основательно…

– Мало ли что он! Нашлись бы и лучше знающие дело…

– Из сенаторов нет теперь никого, – смело ответил Макаров, – а не сенаторов нельзя сажать в совет.

– Есть и из сенаторов знающие. Павел Иваныч, например…

– Он совсем не моряк и во флоте ничего не смыслит! – ответил генерал-адмирал.

– Не понимаю, граф Фёдор Матвеич, тебе-то из чего идти против увеличения числа членов этого совета, в котором наших, русских голосов, при разногласиях, всегда будет меньше немцев? Представь ты, что сторону немца Остермана будут держать герцог Голштинский, жена его и, скорее всего, Елизавета Петровна да Меньшиков. Всех же нас остальных сосчитай, насколько будет меньше? Как же не надобно, вы говорите, увеличить число русаков в совете?

– Согласен, только… Павел Иваныч едва ли при этом большинстве примкнёт к нашему меньшинству! – ответил умный Апраксин. – Кого другого – пожалуй… Его – нет! За него я не хочу ручаться…

– И я тоже, – выговорил лениво Толстой.

– Кого же бы ты думал, граф Пётр Андреевич? – спросил Головкин, как видно, сильно затронутый за живое невыгодным для него составом членов совета.

– Можно бы посадить: Мусина, Матвеева, Шафирова…

– То есть целый старый Сенат?! Не согласен!

И разговор пресёкся.

Толстой встал и подошёл к окну. Через минуту к нему присоединился собравший все подписи Макаров и тоже начал глядеть на набережную.

– А ведь это Анна Ивановна едет мимо? Прибыла из Митавы! – вдруг с живостью воскликнул кабинет-секретарь.

Все сидевшие поспешили к окну.

– Вот и князь с княгиней поднимаются на берег. Они, верно, встретятся у подъезда с её высочеством! – продолжал высказываться Макаров. Никто ему не отвечает, но на лицах всех является горячее ожидание. Головкин медленно отходит от окна и направляется к приёмной.

Слышнее раздаются голоса. Члены совета тоже выходят в приёмную.

Балакирев, смотря из окна приёмной, раньше Макарова заметил приближение герцогини Курляндской и поспешил доложить её величеству.

В то же мгновение, когда приезжая герцогиня вступила с князем и княгинею Меньшиковыми из входных дверей в переднюю, из своей приёмной вышла императрица, переодетая к обеду, в полном параде и малой короне.

– Государыня, тётушка-матушка, как ваше величество Бог милует! – подходя к руке её величества, приветствовала монархиню племянница.

– Здравствуй, Аннушка… очень нас обрадовала своим посещением! – с поцелуем молвила Екатерина I. – Бог тебя любит, душа моя! Примета есть – прямо к обеду… Пойдём в столовую.

Обед кончился, когда уже смеркалось, и из-за стола все вышли утомлённые, а Макаров и герцог Карл-Фридрих – даже более других.

Когда светлейший сходил с лестницы, Балакирев догнал его и доложил вполголоса:

– Ваша светлость, один из придворных герцогини Курляндской просил передать вам письмецо из Митавы; вот оно!

Князь опустил его торопливо в карман.

– А ты покажешь мне этого человека? – спросил светлейший.

– Могу, ваша светлость, привести к вам и представить в доме вашем.

– Жду!.. Пропустят вас тотчас.

Прибыв к себе, светлейший потребовал налицо Шульца и приказал митавское письмо читать прямо по-русски. Вот что услышал князь после обычного формального титула: «Герцогиня решила сама выпросить у государыни разрешение выйти замуж за предлагаемого ей дворянской партией графа Морица Саксонского. Она уже дала слово, и граф должен будет летом приехать в Митаву».

– Ну… стало быть, спешить ещё теперь нечего! – выслушав письмо, сказал князь-супруг жене. – Здесь у нас, Дашенька, сегодня всё сошло как по маслу. Голштинское сватовство Толстой, спасибо ему, прокатил на вороных, мне руки развязаны и силы даны в полное распоряжение. Не Морицу, а Александру, судя по теперешнему, судьба соизволяет, видно, надеть курляндскую корону!

Жена промолчала, думая совсем противное, но не желая тут же разрушать мечтания мужа.

Прошла неделя; за ней другая и третья; вестей новых ниоткуда не было слышно.

На государыню влияние светлейшего было прежним. Герцогиня Анна Ивановна, ласкаемая, правда, и принимаемая с изысканною учтивостью Меньшиковым и его супругою, от матушки-тётушки не получила ни прямого, ни косвенного разрешения: пригласить в Митаву жениха. Насчёт выбора супруга племянницы государыня предоставила ей полную волю следовать влечению своего сердца; а насчёт сватовства графа Саксонского постоянно отделывалась стереотипною фразою:

– Об этом, душа моя, тебе нужно подумать, и крепко подумать; чтобы не провели тебя вместе с ним ваши дерзкие крамольники.

Вот и весна наступила. Начались прогулки в садах и катанья на шлюпках. Анна Ивановна ни одного дня не проводит в отведённом ей помещении – все по гостям разъезжает. Предупредительность же светлейшей княгини в этом отношении не знает пределов.

– Друг мой сердечный, Дарья Михайловна, – говорит ей доверчивая герцогиня-вдова, – с тобой матушка-тётушка оченно близка; попроси ты, сердце моё, от себя будто, почему она даёт мне все один ответ: надо подождать да подумать?! Потешь меня, сердце моё, разъясни ты ей, что граф Саксонский нашим нисколько не опасен. Человек он умный, добрый и великий воин; он сумеет и моих дерзких курляндцев в муштро поставить.

– Последнее-то пустячное дело, ваше высочество, на подчиненье своей воли не стоит вам из-за того пускаться. Государыня уж рассудила самому Александру Данилычу с войском к вам подойти и непокорных усмирить надёжно. А если душа ваша лежит к тому графу, конечно, тут другая статья.

– Воочию я его не видывала и привязаться особенно к нему не могла, а если персона его писана верно, то он изрядно молодцеват… . – И герцогиня показала портрет Морица княгине Меньшиковой.

Княгиня нашла черты жениха привлекательными и, передавая портрет, одобрительно отозвалась: