Анастасия Кравец - Волчье логово

Печальное зрелище! Когда-то под этими темными сводами звучали вдохновенные голоса нескольких десятков монахов, сливаясь в мощный и великолепный хор, возносивший хвалу всевышнему. Жалкий же хор, звучавший в холодной церкви сегодня, казалось предвещал времена, предсказанные в проповеди брата Ульфара, когда грешный мир стремительно рассыплется в прах, не оставив после себя ни единого следа, ни единого доброго воспоминания…

Оба некоторое время молчали, придавленные тяжестью своих переживаний: он – обезумев, она – отупев.

Виктор Гюго «Собор Парижской богоматери»

Was wir nicht hassen,

Das lieben wir nicht.

Gott ist tot. Tanz der Vampire

То, что мы не ненавидим,

Мы просто не любим.

«Бог мертв». Мюзикл «Бал вампиров»

После вечерни аббат знаком подозвал к себе Жиля и произнес:

– Дорогой мэтр, я вижу, что и вас уже одолела наша деревенская скука. Ничего. Скоро у вас появится возможность ее рассеять. Завтра в монастыре соберутся все наши уважаемые сеньоры: барон де Кистель, сеньор де Сюрмон и даже сам граф де Леруа. Они приедут, чтобы изложить вам суть нашей давней и печальной тяжбы, ради которой вы и прибыли сюда.

Это известие обрадовало Жиля, ему не терпелось приступить к исполнению своих обязанностей.

Однако, не успел он поблагодарить настоятеля, как был бесцеремонно прерван братом Ватье, доложившим:

– Там та женщина.

– Сколько раз я просил вас не вмешиваться в чужой разговор! – раздраженно воскликнул отец Франсуа. – Что случилось? Какая женщина?

– Ну та… из замка.

– Из вас не вытянешь ни одного порядочного и толкового ответа!

И, извинившись перед Жилем, аббат отправился взглянуть, кто пожаловал к нему с визитом.

Вернулся он очень скоро, и, подойдя к брату Жозефу, тихо сказал ему:

– Это мадам де Кистель. Она хочет поговорить с вами.

Странная тень пробежала по лицу сарацина, но, овладев собой, он спросил с искренним удивлением:

– Поговорить со мной? Зачем?

– Мне это неизвестно. Прошу вас, не заставляйте даму ждать.

– Женщинам запрещено входить в монастырь, – строго сдвинув брови, сказал брат Ульфар.

– Бог мой, о чем вы вспомнили? – изумился настоятель. – По-вашему, я должен был оставить благородную даму дрожать на морозе?

– Никто не просил ее приезжать сюда…

Брат Жозеф не стал дожидаться конца скучного спора и направился в приемную монастыря. Он отворил низкую, старую дверь и переступил порог. В маленькой, тесной комнате не было ничего, кроме небольшого деревянного стола и лавки. Бледные лучи солнца все еще освещали холодное, неуютное помещение.

Посреди комнаты стояла блестящая дама в изящном и богатом наряде, вид которой настолько не вязался с убожеством окружающей обстановки, что она казалось случайно заброшенным сюда прекрасным цветком или редкой птицей. Она была одета в роскошное синеватое платье, расшитое сверкающей нитью, и темный плащ небрежно наброшенный на ее хрупкие плечи. Рыжеватые, отливающие огненным оттенком, заплетенные в косы, пышные волосы, словно корона, украшали ее гордую голову. Женщина была очень красива. На первый взгляд она казалась значительно моложе стоявшего перед ней брата Жозефа. Но, приглядевшись как следует, можно было заметить, под густым слоем румян и белил, первые морщинки и нездоровую бледность ее лица. Большие, серые глаза смотрели проницательно и пристально, красивые, ярко накрашенные губы, были недоверчиво и плотно сжаты. Изящными белыми руками она придерживала полы плаща. Во всей позе женщины чувствовалось странное волнение и напряженность.

Некоторое время замершие в неподвижности люди молча и долго смотрели друг на друга.

Наконец, не дождавшись приглашения со стороны монаха, баронесса медленно подошла к столу и села. Как только она опустилась на лавку, ее стройная спина мгновенно согнулась и ссутулилась как бы от сильной усталости.

– Садись, – произнесла женщина тихим, чуть хриплым от волнения голосом.

Брат Жозеф отрицательно покачал головой и прислонился к стене.

– Что тебе нужно, Сесиль? – спросил он спокойно и просто.

– Ты слышал, графский бальи написал письмо сеньору де Леруа… Он хочет знать, что здесь творится. Он хочет положить конец нашей тяжбе. Он даже послал в наши края своего помощника.

– Я знаю, – невозмутимо отвечал монах. – Этот легкомысленный и глупый горожанин теперь живет у нас. Что же дальше?

– Тебя не пугает решение, которое он может вынести?

– Чего мне бояться? Неужели ты думаешь, что этот вековой спор под силу распутать какому-то жалкому судье, когда и несколько поколений не смогли его разрешить? Безумие! Ты сама прекрасно знаешь, никто и не подумает исполнять его бестолковые приказы. В наших краях не действуют чужие законы.

– А если в дело вмешается сам великий граф д’Эно? – с тревогой спросила мадам де Кистель.

– Граф д’Эно, епископ Льежский… Мне плевать на их высокие титулы. Я сказал тебе, что мне нечего бояться.

Баронесса умолкла. Она собиралась с мыслями. Вдруг, как бы решившись на что-то, она быстро подняла блестящие глаза на брата Жозефа, и горячо произнесла:

– Подумай в последний раз, Жозеф… Время истекает. Быть может, завтра уже нельзя будет ничего изменить. Еще не поздно. Уступи Волчье Логово мне по доброй воле. Увы, завтра оно может не достаться никому.

Монах взглянул на женщину с глубоким удивлением.

– Я не верю своим ушам! О чем ты просишь меня, Сесиль? Сейчас не время для шуток. Неужели ты думаешь, что я десять лет непрерывно вел эту изматывающую борьбу, чтобы сегодня подарить Волчье Логово тебе?

Он горько усмехнулся.

– Время меняет людей, – задумчиво произнесла мадам де Кистель. – Я не понимаю твоего невероятного упрямства! Зачем тебе эти несчастные, проклятые Богом, земли? Что ты будешь делать с ними? Взгляни вокруг, – она жестом своей тонкой, белой руки указала на голые, серые стены комнаты. – Ты добровольно похоронил себя в этом черном, удушливом склепе. Разве ты можешь надеяться возродиться к жизни? Отсюда нельзя выйти. Печать этого жуткого места навсегда останется на твоей душе…

– А ты, Сесиль, – перебил ее Жозеф, – зачем эти владения тебе?

В уставших и потухших глазах женщины вспыхнул живой огонек.

– О, у меня есть сокровище, которое имеют немногие! – произнесла она взволнованно и проникновенно. – Мой драгоценный Робер! Он станет моим наследником и будет владеть всеми богатствами рода де Кистелей. Но разве твоему холодному и очерствевшему сердцу о чем-нибудь говорит нежный детский голосок? Господь не дал тебе детей. Ты одинок и покинут всеми… Разве ты сможешь понять, что чувствует мать, обнимая своего обожаемого сына, прижимая его к груди, целуя его непослушные волосы?..