Андрей Шаповалов - Предсказание на меди

Художественное оформление: Редакция Eksmo Digital (RED)

В оформлении обложки использована фотография:

© Dmitr1ch / iStock / Getty Images Plus / GettyImages.ru

15 апреля 1800 г.

Выйдя из коровника на двор, Настя сразу поняла, что хозяин вернулся пьяный. Прямо перед крыльцом стояли не распряженные сани, ворота распахнуты настежь, Волк – огромный лохматый пес, действительно походивший на своего дикого лесного собрата, боязливо выглядывал из глубины просторной будки. Настя поставила подойник на крылечко и бегом пустилась закрывать ворота. Волк бодро выскочил из будки, рванулся за ней, вытянул цепь на всю длину, почти догнав девушку у ворот, но повис на ошейнике, опираясь на задние лапы, завилял хвостом, тихо повизгивая. Его косматая шерсть отливала под светом низкой луны светлым серебром.

– Щас, щас, потерпи, Волчок, – бросила она зверю и всем телом навалилась на тяжелую створку ворот. Она с противным мерзлым скрипом чуть подалась под ее небольшим весом, а потом пошла чуть легче, встала на место, покачиваясь. Настя перебежала к другой стороне и с таким же усилием столкнула с места вторую воротину. Разгоняя ее, она ловко соединила обе половины и толкнула брус. Он упал точно в паз и ворота замерли неподвижно. Настя обернулась, Волк все еще пританцовывал на задних лапах, натянув цепь и смешно колотя воздух передними. Она шагнула к нему и обхватила руками большую лохматую голову. Пес обнял ее стан лапами, зарылся мордой в душегрейку на груди и замер. Держать его так было тяжело, но удивительно приятно, как ребенка прижимать… и еще от пса шло тепло. Девушка запустила озябшие пальцы в гриву за ушами, ухватилась за плотную шкуру и подергала ее из стороны в сторону так, как ему особенно нравилось. Пес утробно заурчал, замотал башкой от удовольствия, запрыгал на задних лапах так, что сдержать его стало совсем невмоготу. Девушка выпустила его голову из рук и шагнула назад. Пес упал на передние лапы, в это время она опять обхватила его за голову, прижимая к земле, чтобы он не прыгнул на нее, и пала на колени в твердый утопанный снег. Теперь он мог тыкаться влажной мордой ей в лицо и в шею, поворачиваясь к ней боком, пока она быстро чесала ему спину вдоль хребта.

– Ничего, Волчок, ничего, мой милый, сейчас я тебя почешу… хозяин опять, поди, тебя вожжами огрел? Ничего, ничего, – нараспев зашептала она в мохнатое ухо. Еще раз провела двумя руками по всей спине против шерсти, от хвоста до загривка, ухватила за уши, заглянула в умные блестящие глаза и, поцеловав влажный нос, одним легким движение ловко отскочила, выпрямляясь. Пес опять вскинулся на задние лапы, натянув цепь, но Настя уже бежала к крылечку. Она чуть притормозила у Чалого, чтобы на мгновение прижаться щекой и к его морде, погладить по холодной, влажной еще после бега шее, но не успела. Дверь в сени с грохотом распахнулась, на высокое крылечко вывалился хозяин. Плотно ухватившись двумя раскинутыми руками за скрипнувшие перила, он тяжело шагнул по ступеням вниз. Настя рванулась вперед и успела подхватить подойник как раз из-под его ног.

– Настька, что ты тут? – прохрипел он, покачиваясь на нижней ступеньке.

– Молоко несу, корову доила, – отвела девушка быстро, приподнимая подойник ему навстречу, как бы в оправдание.

– Ладно, давай, а потом квасу мне занесешь, – он усмехнулся и шагнул прямо на нее.

Настя ловко посторонилась, пропуская хозяина, который нетвердой походкой двинулся в сторону бани. Взлетела по ступеням, чуть не наткнувшись на тетю Марфу, которая, оказывается, стояла в дверях.

– Давай скорее, избу выстудишь, – сварливо проговорила она, отступая в сени.

Настя шмыгнула вслед за ней, плотно притворив за собой двери. Тетя Марфа села на лавку рядом с лампадой, поддела палочкой фитиль, чтобы он светил ярче, и молча смотрела, как девушка отцеживает молоко через чистую холстину. Настя чувствовала ее взгляд, но не оборачивалась. Она давно привыкла к тому, как на нее смотрит эта женщина – тяжело, молча, почти не мигая. В такое время Насте казалось, что та ее ненавидит, и еще, наверное, очень страдает. По первости от этого взгляда она вся съеживалась, и руки начинали трястись. Любое дело из них валилось, так что Настя сама себе казалась жалкой неумехой. За два долгих года Настя привыкла, теперь она этот взгляд спокойно переносила, работала под ним споро и четко, но где-то между плеч кожа слегка горела и чесалась. Именно туда, значит, смотрит тетя Марфа. Настя плеснула ковш воды в подойник, прополоскала в нем тряпицу, затем помыла и его, выскочила на двор выплеснуть воду. Когда она вернулась в дом, тетя Марфа уже стояла у стола и собирала в широкую деревянную чашку обычную «банную» закуску для мужа. Ломоть хлеба, горсть квашенной капусты, несколько тонко нарезанных ломтиков сала она ловко разложила по краям, в середину поставила доверху полную тягучим самогоном большую чарку. Налила в высокий горшок квас из жбана.

– Неси, – коротко бросила Насте.

– Может, он забыл уже? – безнадежно спросила Настя. – Пьяный ведь сильно.

– Как же, забудет он, неси уже… Потом Чалого распряги, корму ему задай, да тулупы в избу занеси, чтоб просушились, – сказала и опустилась на лавку, взявшись за шитье.

Настя ловко пристроила под локтем ковш, этой же рукой осторожно, чтобы не расплескать самогон, прижала чашку к животу. Повернувшись, взглянула мельком, ей показалось, что на глазах у тети Марфы блеснули слезы. Нет, только показалось. Никогда не плакала Марфа, даже когда осерчавший супруг бил ее смертным боем – не плакала и не кричала, только сжимала губы в тонкую нитку. А уж сейчас-то и подавно, плакать нечего. К этому она уже давно привыкла… И Настя тоже привыкла, хоть и боялась таких дней, и ненавидела их. Она молча вышла из избы, затворив за собой двери. На крылечке остановилась, собираясь с духом. Луна уже взошла высоко, ярко и ровно освещая широкий двор. Чалый фыркнул ей навстречу, качнув большой головой. Звякнул и блеснул под луной колоколец. Настя поставила ковш с чашкой на ступеньку, отломила хлебную корочку от ломтя и протянула на руке коню. Он потянулся ласковыми губами, зажевал. Настя прижалась к его шее щекой, обхватив рукой голову, слегка поглаживая. Так бы и стояла всю жизнь рядом с конем, а еще лучше – вскочила бы на него и полетела во всю прыть в дальнюю даль, куда только конь может унести. Слезы сами полились из глаз. Настя тихо шмыгнула носом, вытерла их рукавом. Конь опять тихонько фыркнул, как будто бы понял ее настроение и пожалел ее. Настя глубоко вздохнула, еще раз погладила его по верхней губе. Подхватив с порога посуду, плавно, чтобы не расплескать чарку, пошла по расчищенной дорожке между сараями к бане.