Ольга Шпакович - Немецкая мечта

Вечером мы собирались за ужином и рассказывали, как у кого прошёл день. Отец чувствовал себя на новом месте работы, как рыба в воде, с головой он погрузился в свою привычную и любимую стихию – науку. Он мог говорить только об этом: о современных разработках, каких-то учёных дискуссиях, и, конечно, рассказывал о своих новых коллегах, о коллективе. Мать наслаждалась тем, что, наконец-то, отпала необходимость вкалывать, носиться с одной работы на другую, в погоне за хлебом насущным, что можно было валяться в постели, а не вскакивать по будильнику, вдоволь гулять по магазинам и покупать то, что понравится, не изнывая от угрызений совести, что купила какую-нибудь безделушку, нанеся урон семейному бюджету. Слава Богу, голодные времена остались позади! Мамаша с упоением готовила вкуснейшие блюда. Мы пробовали то один невиданный в «совке» продукт, то другой… В выходные я с удовольствием катался на своём BMW, открывая для себя новые интересные места…

Мне запомнилось, как мы встречали новый, 1993 год… В Европе празднование Нового года не имеет такого значения, как в России. Здесь главный праздник – Рождество. А Новый год здесь – смена дат, не больше.

Помню предпраздничное оживление, радужные гирлянды, которыми украсили город, заманчиво сияющие белоснежной мишурой и разноцветными свечами витрины магазинов, фигуры оленей и Вайнахтсманов, выставленные у входа в магазинчики… Рождественские ёлки, переливающиеся огнями и увенчанные звёздами, только не красными, а-ля кремлёвскими, а рождественскими, вифлеемскими… В Европе Рождество отмечается с таким размахом, что людям предоставляются длительные, на две недели, рождественские каникулы. Мы захотели отпраздновать этот уютный семейный праздник так, как принято здесь. Дома, в столовой, мы установили маленькую ёлочку с гирляндой мелькающих огоньков, украсили её игрушками в виде сахарных пряников, пузатых Санта Клаусов, а ещё – неизменными шерстяными носочками, в которые мать заблаговременно положила мелких подарков в виде засахаренных орешков и шоколадных конфет…

В первый раз мы встречали не Новый год, мы отмечали Рождество… Мать подала на стол рождественского гуся и пирог. Решили обойтись без традиционных российских оливье и селёдки под шубой, без пельменей и торта «наполеон». Сидя за праздничным столом, поднимали тосты и пили за неведомый нам европейский праздник, и тем самым ощущали свою причастность к европейской культуре. Новый год отмечали тоже, уже «по-советски», с оливье и пельменями. Этот наш, любимый всеми советскими людьми, праздник, означал для нас всех, жителей бывшего Советского Союза, не простую смету дат, он символизировал надежду – на новую, счастливую жизнь, и – да, на светлое будущее, как ни банально это звучит. Поэтому выпили сухого вина за новый, 1993 год, и, пока пили, каждый загадывал своё, особенное, желание. У меня желание только одно – остаться здесь. За это и пил… Однако главные мечты легко не сбываются… И это нормально. На то они и главные мечты жизни, чтобы идти к ним всю жизнь, как за ускользающей синей птицей: вот она, близко, ты готов схватить её, а она – взмахнула своими ультрамариновыми крыльями – оп! и улетела – парит в небе над повседневной суетой… А ты стоишь, задрав голову… И ждёшь, когда птица счастья соизволит спуститься с небес… Так и моя мечта – остаться в Германии – улетела, как синяя птица и растаяла за горизонтом…

В тот вечер ничто не предвещало беды. Я читал в своей комнате молодёжный журнал на немецком. Мамаша готовила ужин. Отец должен был с минуты на минуту явиться со службы. И он явился…

– Котик, беда! – голос отца дрожит, в нём слышатся панические нотки.

Да что там опять стряслось у этого ненормального?! Вот уж точно – человек-катастрофа – вывезли его в Германию, на работу устроили, работай – радуйся, так нет… Что там ещё?

В сердцах я швырнул в угол журнал и бросился в прихожую.

И что я увидел? Да, картина безрадостная… Отец стоит, прислонившись к дверному косяку, вода струями стекает по его одежде. Видно, на улице дождь, а он, в состоянии крайнего расстройства, даже зонт не раскрыл. Он что-то рассказывает матери, а она слушает его, приложил ладони к раскрытому рту…

– Папа, мама, ну, что там ещё стряслось?

– Беда, сын, – отец скорбно качает головой, как бы уже примирившись со всеми ударами судьбы.

– Да что случилось-то?

– Марк, пусть папа разденется. Он промок и может простудиться. Вот за ужином он всё нам и расскажет.

Родители удалились в свою спальню, откуда до меня сразу донеслись их приглушённые голоса, а я побрёл в столовую и, плюхнувшись за обеденный стол, стал ждать явления отца народу.

Вот и он, в домашних брюках и уютной фланелевой рубашке, садится рядом. Мать наливает ему суп. Он рассеянно крошит в тарелку сухари.

– Папа, что случилось? – зловеще шиплю я, потому что уже убить его готов за эти тягучие минуты ожидания.

– Отто Беккер… – бормочет отец.

– Ну, что Отто Беккер?

– Ох, сынок, беда…

– Да что за беда? – я с силой бросаю ложку на стол.

– Марк, успокойся, папа сейчас всё расскажет, – мать старается казаться спокойной, но я-то вижу, что внутри неё всё закипает. Ей-то он уже всё рассказал.

– Отто Беккер, ну, тот, который меня пригласил сюда…

– Папа, я знаю, кто такой Отто Беккер, так что случилось-то?!

– Отто Беккер обвинён в шпионаже!

– Что?!

Что значит знаменитая немая сцена в «Ревизоре» по сравнению с нашей… кстати, так я и не дочитал «Ревизора» до конца. Помню только, что там была знаменитая немая сцена, когда все… ну, в общем, охренели. Так вот, они не охренели так, как я. Отто Беккер, который пригласил отца в Германию, протежировал его, пробил с ним контракт, – обвинён в шпионаже! Это значит, на продлении контракта можно поставить крест, – соображал я. Да что там – на продлении? Если обвинение такое серьёзное, это значит…

– На кого же он шпионил?

– На ГДР.

– Это что, уже точно?

– Ну, в общем, к сожалению, да…

«В общем, к сожалению»… вот мямля-то!

– Это значит, мы можем возвращаться в Россию хоть завтра?!

– К сожалению, да, сынок… – я готов был убить его. – Это не вчера стало известно… Он как-то резко исчез. На мои вопросы о нём мне никто не отвечал, но при этом все как-то странно на меня смотрели…

– Да уж, если даже ты заметил, значит, действительно странно!

– Как бы на меня это подозрение не распространилось – я ведь его человек. Я уж и сам заметил, что сотрудники стали меня избегать. Несколько совещаний прошло без моего участия. Мне показалось, что до меня перестали доносить всю информацию и что-то скрывают… или не договаривают…

– Да уж понятное дело! – я был вне себя. – Получается, тебе не только контракт не продлят, о чём мы так мечтали все вместе, тебя уже завтра могут попросить на выход!