Юлиан Семенов - Непримиримость

Герасимова подмывало ударить Азефа в висок медным подсвечником: ну, гадина, ну, мерзавец, на что замахиваешься, нехристь?! Ан нельзя! Что он без него может? Ничего он без этого паразита не может, не он у меня в руках, а я! Господи, милостивый господи, спаси и сохрани!

— В течение недели я устрою Карповичу побег, — сухо сказал Герасимов, дождавшись того мгновения, когда Азеф замолчит хоть на миг. — Даю слово.

Рано утром Герасимов был в охранке из зубров никого не пригласил отправил экипаж за полковником Глазовым, тихоня, такие и нужны в серьезном деле, дай кость — руку оближут.

Не посвящая Глазова в существо дела, спросил:

— Как бы вы на моем месте поступили с государственным преступником, находящимся в розыскных листах департамента полиции, который случайно попался!

Чуть прикрыв рот ладошкой, Глазов кашлянул и осторожно поинтересовался.

— Видимо, вы ведете речь о человеке, который может представлять интерес? Объект вербовки?

— Нет. Этот человек не пойдет на вербовку.

— Но в нем заинтересован департамент полиции?

— Бесспорно.

— А взяли мы?

— Именно так.

Глазов покачал головой.

— Задача не из легких. Отдавать, конечно жалко. Словно бы каштаны для господина Трусевича из огня таскаем.

— Ну это вы перестаньте, — отрезал Герасимов внутренне порадовавшись ответу Глазова. — Не пристало нам делить врагов на «своих» и «чужих». Дружество, полковник, только дружество всех подразделений политической охраны даст победу… Я задумал комбинацию… И согласно плану целесообразно устроить побег человеку арестованному нами…

— Он взят по своему документу? — поинтересовался Глазов, вопрос ставил осторожно словно кот — лапкой без коготков.

Ах, умен, шельмец подумал Герасимов эк все соображает, с ним нужен глаз да глаз!

— Да, — солгал Герасимов, — по своему. А что?

— Если бы по чужому, — ответил Глазов догадавшись уже что речь шла о Карповиче — то можно обвинить в проживании по подложному паспорту и отправить в тот город где арестант рожден. Для опознания личности. Ну, а по дороге чин который будет везти его в пересыльную тюрьму для этапа, может зайти в лавку табаку купить…

— Ах, если бы он был с чужим паспортом! — снова вздохнул Герасимов. — Ладно Глеб Витальевич (по имени-отчеству назвал впервые, новая интонация отношений: цени, Глазов, жди повышения) спасибо. Мне приятно с вами работать. До скорого.

В тот же день самый доверенный офицер шефа охранки получив инструкции от Герасимова вывел Карповича из камеры посадил в пролетку пожаловавшись, что пришлось взять частника: «Все свои в разъезде» объяснил что везет его в пересылку для отправки на родину для опознания личности, по дороге мучительно зевал и плевался, играл тяжелую похмелку:

— Мне пивка надобно выпить, голова раскалывается. Вон и трактир хороший, пошли, Карпович…

В трактире офицер заказал себе два пива, арестанту — жареного картофеля с луком и салом, первую кружку выпил залпом, сыграл дурноту поднялся побежал в туалет там приник к щелочке. Карпович спокойно доедал картофель, изредка оглядываясь людей в трактире было тьма, постоянно хлопала входная дверь да уходи же ты черт взмолился офицер. Карпович, словно бы услышав его мольбу, медленно поднялся и начал расхаживать по трактиру потом шмыгнул на улицу, только б не вернулся дьявол, подумал офицер.

Бедненький, думал между тем Карпович, погонят теперь охранника со службы, нарушил присягу, упустил меня, бедолага…

Вскорости оказался в безопасности, на квартире Азефа, тот, предупрежденный Герасимовым сыграл изумление, пустил слезу прижал к груди прошептав: «Герой, ну, ты герои Карпович! Прямо из охранки сбежать — такого еще не было! Ну, слава богу, теперь за дело! Месть тиранам!»

Через два дня Азеф сообщил Герасимову — умел благодарить за услугу — что в Петербурге появились люди из Северного Боевого Летучего Отряда, работают сепаратно, ЦК не подчиняются, поступают на свой страх и риск опираясь на низовые комитеты партии, особенно где много студенческой молодежи.

— Это не наш с вами спектакль эти пугать не намерены, они будут и впрямь взрывать и стрелять, о них мог бы и не сообщать — не мои, но за Карповича я к вам сердцем проникся Александр Васильевич. Ищите их бейте тревогу эти люди опасны.

— А фамилии-то у этих людей какие? — спросил Герасимов.

— Псевдонимы у них, Александр Васильевич, псевдонимы.

— Например?

— Руководителя зовут «Карл». Пока он на свободе, спокойным себя не чувствуйте, этот человек готов на все, умен и оборотист.

— Сделайте милость, Евгении Филиппович повстречайтесь с ним пожалуйста, а?

Азеф поехал в Финляндию, фотографии достать не смог, во внешнем портрете путался «нос прямой, глаза голубые», пойди возьми такого полстолицы придется хватать, тем не менее сообщил, что Карл готовит взрыв Государственного совета, а в нем заседают все те сановники из кого государь тасует колоду министров — не Милюкова же с Гучковым пускать к власти!

— Карл посещает заседания Государственного совета, — заключил Азеф как всегда, отдавая главное, в самом конце беседы, — под видом иностранного корреспондента.

Зацепка.

Карла удалось взять, участник событий девятьсот пятого года, фамилия Трауберг. Повесили.

Через несколько дней Азеф сообщил, что та же группа готовит акт против великого князя Николая Николаевича и министра юстиции Ивана Григорьевича Щегловитова.

Герасимов немедленно установил дополнительные филерские посты возле дворца великого князя и дома Щегловитова.

Азеф принес новое известие акт приурочен к новогоднему приему во дворце государя, Герасимов отправился к великому князю и министру, просил их отказаться от поездки в Царское.

— Да кто где хозяин?! — возмутился Николай Николаевич. — Я в моей империи или мерзавцы-бомбисты? Лучше я погибну чем откажусь быть на приеме у государя!

Герасимов бросился к Столыпину, тот незамедлительно поехал к царю, государь повелел Николаю Николаевичу оставаться во дворце, тот нехотя подчинился Герасимов поставил условие, чтобы великий князь и Щегловитов впредь никуда не выезжали, пока бомбисты не будут схвачены.

Герасимов торопил Азефа, встречался с ним каждый день, наконец тот принес долгожданную новость на заседании ЦК кто-то раздраженно заметил: «Сколько раз можно откладывать акт?! Пусть Распутина поторопится, у всех нервы на пределе!»

По счастью для охранки член ЦК назвал женщину ее подлинной фамилией, а не кличкой, агенты нашли Распутину в дешевеньком пансионате, подселили туда двух сотрудников, которые просверлили дырочки в тонкой фанерной стене, круглосуточно наблюдая за революционеркой, ничего интересного не замечали, зато филеры наружного наблюдения обратили внимание на любопытную деталь: каждое утро Распутина приходила в собор Казанской божьей матери, покупала копеечную мягкую свечку, ставила ее перед образом и начинала истово молиться, касаясь выпуклым, морщинистым лбом (провела девять лет в каторге, постарела раньше времени) холодных каменных плит.