Людмила Кулагина - Память

–Да когда же вы, окаянные, с бельём закончите? – Ганна спускалась к реке. – Болтушки! Что девку в краску вгоняете?

–Да в какую краску, мама. Она же ничего не разумеет, – смеясь, сказала Олеся.

–Нет на вас управы, без мужиков совсем от рук отбились! – рыкнула на них Ганна.

–Так скучно нам одним, бабам-то, матушка.

–Завтра картошку начнём копать, сразу развеселитесь! Заканчивайте быстро! Работы полно. На завтра мешки да лопаты готовить надо!

Управившись с бельём, развешивали его во дворе. Неугомонная Олеся хохотала и поддразнивала, но не злобно, со скрытым интересом рассматривая меня. В селе редки новые люди, а я ещё и с чужбины, любопытно бабам.

А мне хотелось пройти по селу, посмотреть, как живут люди. Хотя украинские сёла мало, чем отличаются от польских, но всё же, на людей хотелось посмотреть. Я не сомневалась, что справлюсь с любой работой. Я хоть и худая, да выносливая. Значит, останусь здесь на всю зиму. Девки подсмеиваются надо мной, но я этого не боюсь, вижу, что без зла они.

Перед ужином зашла к себе в комнатку, прилегла на минутку, и опять те же звуки за стеной: сдавленные стоны, шуршание. Не выдержала, встала, вышла в коридор, приоткрыла соседнюю дверь, совсем маленькую, видимо, ведущую в чулан. Там темно, но глаза постепенно привыкли к темноте, и стали различимы силуэты мужской и женский, слитые в единое целое. Я замерла, они меня, видимо, не заметили. Их вздохи прервал крик Ганны.

–Сёмка, ты где? Что лошадь не распряг?

Парень оттолкнул девушку, прошёл мимо меня, взглянув без всякого удивления. Неужели заметил меня? Вдруг остановился, оглянулся и ущипнул меня неожиданно, резко и очень больно. Я сдержала крик, быстро скользнула в свою комнату.

Пытаюсь понять, что произошло. Парень не удивился, увидев меня, значит, он знал, что я подсматривала. Почему ущипнул меня? Обидно, больно. Сама виновата – подсматривала. Он не прервал своих движений и не прогнал меня, значит, был не против, чтобы я это видела.

Слышу голоса.

–А где работница? – спросила Олеся.

–В комнату ушла, – ответила Орина.

– Уже переутомилась. Ох, я так и думала, что толку с неё не будет, – вздохнула Ганна.

–Что ж брала тогда? – удивился Семён.

Хлопнула дверь.

–А ты, Маринка, что здесь? – спросила Ганна.

–Меня мамка послала к вам. Сказать, что завтра я с вами картошку поеду копать. В помощь вам отдают, – ответила запыхавшаяся Маринка.

–Ну, вот и хорошо. А на следующей неделе Семёна к вам отправлю помогать, – ответила Ганна. – Садись, отужинай с нами.

–Спасибо, тётя Ганна. Я побегу, я на минуточку зашла, только сказать, – смущённо протараторила Маринка.

–Только сказать! Понятно… – иронично повторил её фразу Семён.

Маринка убежала.

–Чего ты, смущаешь девчонку, Семён. Вишь, аж покраснела вся, – засмеялась Олеся.

–А чего я такого сказал? – хохотнул парень.

–Иди лучше работницу позови ужинать, она уснула, видать, – попросила Ганна.

–А как её зовут? – уточнил сын.

–Сашка, – ответила Ганна.

–Красотка? – спросил Сёмка.

–Какая тебе разница, у тебя свадьба скоро, – оборвала его Ганна.

–Скоро – это не сейчас,– отшутился Семён.

–Ему такие тощие не нравятся! – улыбнулась Олеся.

–Что за разговоры срамные! – рассердилась Ганна.– Иди, разбуди, а то помрёт с голодухи, итак душа непонятно в чём держится. Мама, садитесь ужинать! – позвала Ганна бабушку Ярину.

Я вскакиваю с постели, выхожу из комнаты и сталкиваюсь с Семёном в коридоре, но он прошёл мимо меня, заглянул в мою комнату.

–Просыпайся! Подъём! – кричит в пустую комнату. Проходя мимо, опять щипает меня. Возвращается к столу, говорит семье. – Не просыпается. Крепко спит!

Зачем он врёт? Что за игру он ведёт? Я выхожу к столу.

–О, проснулась, – воскликнул Семён.– Миссия выполнена, матушка!

Олеся и Орина хохочут. Пока мать вытаскивала чугунок из печки, Семён шлёпнул Орину, та взвизгнула.

–Что такое! Чуть чугунок из-за вас не уронила! Ты что невестку обижаешь?– взвилась Ганна.

–Да что ты, мать, я за неё горой! Как брат наказывал! За всеми присматриваю, – положив Орине руку на талию, сказал серьёзно Семён. Рука поползла вниз, Орина уронила ложку.

–Садись за стол, да не опаздывай больше! Дожидаться не будем! – сказала мне Ганна.

На столе сковорода с яичницей вперемешку со шкварками. Сало продолжает шипеть и брызгаться. Ганна нарезает толстыми ломтями свежий хлеб. Я уже год ничего подобного не ела. Как войска прошли и всех кур забрали, нескольких успели попрятать, потом снаряд в сарай попал – ничего не осталось. Я ела как ошалелая, пока не услышала заливистый смех Семёна.

–Да прекрати ржать, как лошадь, – прервала его Ганна, – Видишь, девка оголодала. Пусть поест, а то завтра работать не сможет.

–Она от обжорства завтра работать не сможет, а не от голода, – продолжал хохотать Семён.

2. В окопах.

Тишину разорвал звук взрыва. Воздух вокруг наполнялся и наполнялся свистом, грохотом. Казалось, что взорвётся всё пространство от неудержимо разрастающихся звуков.

–В атаку! – прокричал чей-то голос в окопе.

Солдаты с трудом вылезали из глубокого рва. Земля отваливалась кусками из-под сапог, осыпаясь струйками. Сначала на поверхности показывались руки с винтовками, затем из окопа появлялся солдат, медленно подтягиваясь на руках. Никто не торопился.

–В атаку! – опять послышался голос командира уже ближе. – Стах, поторопись, чего расселся? Пока вылезешь, атака закончится.

–Не пойду я никуда, – проорал сквозь звуки взрывов Стах.

–Это саботаж! Я имею право тебя расстрелять по закону военного времени! – орал Стаху в ухо командир, для острастки вытаскивая пистолет из кобуры.

–Ну и стреляй! Всё равно сдыхать! Все здесь помрём скоро! – равнодушно ответил Стах.

–Ты ж вчера воевал, как заправский боец! Я решил тебя к награде представить, а сегодня что с тобой стряслось?

–С пленными вчера говорил. С нашего села они. Их австрияки на прошлой неделе мобилизовали. Они в нас стрелять не захотели. Сдались.

–И чего с того? Хватит болтать! Вылазь из окопа! Атака захлёбывается без меня!

–Сына моего тоже мобилизовали! Я в него стрелять не буду! И тебя не пущу! Пусть захлёбывается грёбаная атака!– Стах схватился за ружьё командира. Они мутузили друг друга в тесном окопе. Движения сковывали земляные стены и ружьё, застревающее поперёк. Из-за ружья и шла драка. Снаряд разорвался рядом. Оглушило, отбросило обоих на дно взрывной волной, припорошило пылью.

Очнулся Стах в наручниках, пристёгнутых к телеге с ранеными. Силился вспомнить, как тут оказался. Огляделся, увидел молоденького парнишку лет пятнадцати, тоже в наручниках.

– Кто такой? – спросил Стах – Чего прикованный?