Виктор Вучетич - Сиреневый сад

Небо стало розоветь. Видимость улучшилась. Теперь только внимательно глядеть по сторонам, не прозевать.

– Ползут, товарищ Нырков… – услышал он сдержанный шепот.

– Где? – Нырков обернулся.

– Вон, – показал продармеец, худенький белобрысый парнишка, – с огородов подбираются. Сзаду.

– Дай винтарь. – Нырков забрал у него винтовку.

Он увидел, как заколыхались заросли конопли, на миг показалась голова и спряталась. Он прицелился я, проследив движение ползущего бандита, нажал на курок. Громко вскрикнул и застонал раненый.

Новой атаки пришлось ждать недолго. Как и в первый раз, но теперь уже с двух сторон, на площадь вынеслись казаки. Их было больше, однако дружная стрельба засевших за оградой мужиков и пулемет на колокольне сдержали и этот напор. Примерно половина верховых устремилась к церкви, чтобы приступом взять ворота, но их скоро отогнали. Остальные же ринулись к сельсовету, и им, несмотря на сильный заградительный огонь, удалось прорваться к самому дому. Укрытые галереей и дворовыми пристройками, они оказались недосягаемыми для осажденных в доме и на крыше. Кроме того, бандиты ворвались в соседние дома и повели оттуда нечастый, но прицельный огонь. По железной крыше защелкали пули.

«Пора отсюда убираться, – подумал Нырков. – Похоже, они уже поняли, что на испуг нас не возьмешь. Могут перестрелять, как воробьев».

И вовремя. Едва подумал, как услыхал удары и треск разламываемых досок. Видимо, бандиты хотели прорваться в лабаз на нижнем этаже. Если ворвутся, их оттуда трудно будет выкурить,

– Сергеев! – негромко окликнул он лежащего неподалеку чекиста. – Давай всех с крыши в дом. И приготовить гранаты. Скрип отдираемой доски полоснул его словно ножом. Он отцепил от пояса гранату и, подобравшись ползком к самому краю крыши, с хеканьем швырнул ее вниз. Громыхнул взрыв, захлебнулся матерной бранью крик внизу. Но тут же сильный удар чуть не сбросил его с крыши. В запальчивости Илья успел нырнуть в слуховое окно и только теперь сообразил, что не чувствует левую руку. Обжигающая боль опалила локоть, на мгновение пошла кругом голова. Нырков с трудом спустился по лестнице в дом и нос к носу столкнулся с Баулиным.

– Ну? – хрипло дыша, спросил он. – Потери есть?

– Одного моего наповал, – хмуро ответил Баулин. – Да двое легко ранены. Стой! Что с тобой? – Он подхватил покачнувшегося Ныркова.

– В руку, – засипел Илья, – помоги…

Он стащил куртку. Левый рукав гимнастерки побурел от крови. Баулин с треском разорвал его подолам, обнажив пробитую навылет руку Ильи. Кровь толчками выбивалась из раны выше локтя.

– Сейчас, сейчас, погоди… – твердил Баулин, перетягивая раненую руку у плеча.

Илья застонал:

– Полегче ты…

– Сейчас, ничего, это мы быстро.

Баулин забинтовал рану куском плотной белой материи и помог просунуть руку в рукав куртки.

– Прикажи ребятам гранатами их… И пусть не высовываются, подстрелят.

Баулин убежал. Вскоре ударило несколько взрывов подряд, и снова стихло.

В комнате собирались осажденные. Негромко переговаривались, осторожно ступая по хрустящим стеклам и опасаясь приближаться к окнам. Оттуда время от времени влетали пули, чмокая, впивались в бревна.

Принесли убитого продармейца, положили на пол в углу. Нырков узнал его: это у него он брал винтовку. Пуля вошла ему в глаз, разворотив сзади череп. Илья вздохнул и отвернулся к окну.

– Никак горим? – сказал кто-то, сильно окая. – Конечно, горим! – добавил уже с удивлением.

Нырков принюхался: тянуло дымом, но не кислым пороховым, а самым настоящим пожаром. Что-то действительно горело.

– Быстро проверить, что горит! – приказал он, но вбежал испуганный Баулин.

– Худо, Илья Иьаныч! – с порога крикнул он. – Те бандюки, что с огородов подобрались, подожгли пристройки. Дерево-то сухое, сразу занялось. Как перекинется на крышу, хана нам тут всем.

От сараев повалили клубы дыма.

– Стой! Без паники! – Нырков встал. – Слушай, чего скажу! Делаем так: выводи коней, закладывай бричку. Раненые где? Бежать могут?

– Можем! – откликнулось несколько голосов.

– Которые не могут, тех в бричку. Его, – Илья показал на убитого, – тоже в бричку. После похороним… – Он поморщился от боли. – Всем собраться внизу. По команде раскрываем ворота и пулей к церкви. Стрелять всем и патронов не жалеть, чтоб грому больше. Прорвемся… Пусть бы только дыму погуще…

Оставшись вдвоем с Баулиным, Нырков сказал:

– Если б Малышев догадался сейчас прикрыть нас, а, Баулин? Площадь-то невелика. Насквозь простреливают, гады… Ну пойдем вниз.

Сараи уже полыхали вовсю. Ржали и дыбились кони, которых с трудом, навалившись всем скопом, загоняли в упряжь,

Порывом ветра огонь перекинулся на крышу сельсовета, лизнул бревенчатые стены и мгновенно проник внутрь дома. Густым дымом заволокло двор, потянуло на площадь. Сперло дыхание, люди кашляли, прикрываясь руками от подступающего жара

– Еще малость, еще… – шептал себе Нырков, сжимая наган и плача от едкого дыма.

И, будто отвечая его просьбе, гулко и тяжело ударил колокол на колокольне. Низкий, стонущий звук поплыл над селом, колокол гудел, бросая в небо удар за ударом.

– Сообраэил! Ах, молодец! – вскрикнул Илья. – Открывай ворота! Вперед!

Громыхая по булыжнику, бричка рванулась через площадь к церковным воротам, за ней, паля в разные стороны, вынеслись трое верхами, а за ними, петляя и припадая к земле, кинулись все остальные.

Миг – и вот уже середина площади. Зацокали по камням пули. Кто-то вскрикнул. Нырков обернулся и увидел падающего Сергеева. Подхватил его здоровой рукой и волоком потащил дальше. «Какой же ты, Петька, тяжелый… – билось в голове. – Маленький, а тяжелый… Нет, не брошу, дотащу… Все равно дотащу, чтоб вас всех…»

У самых ворог Сергеева перехватили двое продармейцев, рванули за руку и Ныркова. Теряя сознание от боли, Илья поскользнулся и рухнул наземь. И уже не чувствовал, как его тоже волоком втащили в открытые ворота.

Он очнулся в темноте. Открыл глаза и подумал, что наступила ночь. Было прохладно и сыро. Знобило. Попробовал привстать и оглядеться. Постепенно глаза привыкли, и тогда Нырков понял, что ошибся. Но не сразу сообразил, где находится. Слух различил чьи-то всхлипывания, тонкий детский плач. Память вернула последние ощущения: сумасшедший бег через раскаленную площадь, дым, забивший глотку, тяжесть хрупкого Петьки Сергеева и, наконец, обжигающую боль в левой руке.

Нырков машинально тронул ее и почувствовал, что она накрепко прибинтована к телу. И боль уже не горячая, она ушла внутрь и напоминала о себе только при резких, неосторожных движениях.

Послышались легкие шлепающие шаги, и высокий старческий голос произнес: – Ну ить проснулся милай!