Николай Задорнов - Капитан Невельской

Как только Муравьеву стало полегче, он пожелал видеть Геннадия Ивановича.

Невельской сказал, что ничего не готово к поездке, и просил разрешения у губернатора задержаться в Иркутске еще на несколько дней.

Муравьев поморщился не то от боли, не то от этой просьбы…

И вот весна, распутица, тяжелейшая дорога. Теперь приходится расплачиваться за каждый лишний день, проведенный в Иркутске.

Солнце томило. Сани пришлось сменить на телегу. Невельской и Корсаков ехали, сняв шубы. Всюду цвела верба, набухали почки. На дороге — лужи и глубокая грязь.

В вербное воскресенье у деревни Качуг увидели долгожданную Лену. Она лежала сплошной лентой льда, но забереги уже выступили.

Ямщик уверял, что в Якутске еще зима и чем ниже, тем лучше будет дорога. На станции подали сани для вещей и верховых коней для обоих офицеров.

Дорога по берегу чем дальше, тем хуже. Местами приходилось переезжать целое море грязи. Ночью ехали в санях. Утром Невельской задумал ехать по реке.

— Мне кажется, лед посредине крепок, — сказал он.

— Ты рискуешь…

— Двум смертям не бывать… Если погибну, туда и дорога. Но скорей всего со мной ничего не станется… Эй, борода! — спросил он ямщика. — Сможем ли переправиться через забереги?

— Рисково, паря барин!

— Попробуем!

Ямщик обернулся опасливо.

— Едем по льду! Мне эта проклятая ваша езда в санях по грязи осточертела. Сворачивай, два рубля на водку! Чтобы не трусил!

— Мы не трусим! — с обидой сказал ямщик.

Невельской сел верхом на отпряженную пристяжную. Кони осторожно вошли в воду. Под ней был лед. Ямщик сидел на кореннике. На запасной лошади навьючены вещи.

Посредине реки еще цела была накатанная зимняя дорога со всеми вешками. Невельской спешился. Коня подпрягли к кореннику, и сани помчались.

День и ночь ехали по льду и, кроме прибрежных скал в снегу, ничего не видели, да и смотреть ни на что не хотелось. В одном только месте, где Лена узко сжата крутыми утесами, капитан ненадолго высунул голову из воротника.

День и ночь стояла мгла, иногда и берегов не видно — вокруг лед в снегу, едешь как по ледяной пустыне.

Днем моросило. Ночью пошел дождь. Сугробы стали щербатыми.

— Хорошо, что Меглинский вперед поехал и отдаст в Якутске приказание приготовить нам лошадей, а то по такой дороге в порты нам с тобой не поспеть, — говорил капитан.

— А ты помнишь, что сегодня страстная суббота?

Невельской вспомнил мать, к которой заезжал в Кинешму по дороге из Петербурга, вспомнил, как говорил ей, что любит прекрасную девушку, намерен свататься, и мать благословила.

В ночь ударил мороз, пошел снег и завыла вьюга.

Офицеры спали в плетеном коробе на сене, прижавшись друг к другу. Разговлялись на станции ночью, христосовались с крестьянами, ребятам роздали подарки, ямщикам по полтине.

До следующей станции еле дотащились, кони выбились из сил. Невельской с Мишей дошли пешком.

Дальше дорога стала лучше. За сутки в морозной мгле промчали по льду около двухсот семидесяти верст.

Утром на станции гостям накрыли стол две красивые девушки в праздничных нарядах — дочери смотрителя.

— Какие милые девицы! — шепнул капитан.

Миша присматривался сонно. Белое юношеское лицо его было хмурым.

У старшей черты лица приятны: прямой нос, маленькие припухлые губы, густые темные брови. Она смущалась, но потом разговорилась, оставила свою застенчивость, прислуживала за столом и, глядя на капитана, все время улыбалась.

Невельской спросил, как тут живется. Девица сказала, что никогда еще не бывала в Якутске и не видела города.

Офицеры предложили девицам выпить, те согласились и, стоя, опорожнили по рюмке. Между тем кони были перепряжены. Капитан все разговаривал. Пельмени его убывали медленно. Миша ел с жадностью.

Наконец поднялись, стали расплачиваться. Невельской дал девице пять рублей. Та поклонилась.

«Что он, с ума сошел, такими деньгами кидаться!» — подумал Корсаков, выходя.

— Скоро обратно поедем! — ласково сказал Невельской красавице.

— Милости просим! — кланяясь, ответили грудными голосами обе девицы.

— Прелесть что за красотки! — сказал Невельской, когда опять покатили. — Белые, глаза, брат, репой! Как этот Гоголь пишет, что теперь таких только в захолустьях встретишь…

Он, кажется, успокоился, и Миша подумал, что очень хорошо, если так. Вскоре Невельской уснул сладко, как человек, начинающий выздоравливать.

Ночью похолодало. Капитан очнулся. Полозья саней скрипели, как в сильный мороз. Отлично видны были огромные скалы на берегах, черный лес на вершинах, облака, звезды. Невельской вдруг вспомнил все происшедшее в Иркутске, Екатерину Ивановну, ее когда-то ласковое обращение, полное сочувствия его замыслам, а потом эта ужасная внезапная перемена, ее холодность и смущение при встречах. Вспомнил Варвару Григорьевну, свое недоумение и недогадливость, неожиданный отказ, позорный разговор с Владимиром Николаевичем, свою боль, обиду, ссоры, задержку, всю путаницу со сборами, насмешливые взоры окружающих… Он почувствовал, что задыхается от горечи, выскочил из саней и побежал за мчавшейся упряжкой.

— Как ты не устаешь, Геннадий? Разве можно так бежать! — услыхал он через некоторое время голос Миши.

На морозном ветру бежалось легко. Невельской не чувствовал ни валенок, ни тяжелой одежды, тело постепенно согревалось. Он бежал и бежал, ощущая прилив сил, свою молодость, стараясь не думать о том ужасном, что стряслось с ним в Иркутске. Потом завалился в сани и велел ямщику гнать.

«Да, он умеет любить, — думал Миша. — Счастлива будет та, на которой он женится!»

Миша вспомнил, что у сестры Веры, которая живет с папенькой и маменькой в Тарусе, под Москвой, нет жениха и это заботит всю семью. Как хорошо, если бы Невельской на ней женился! Лучший друг стал бы мужем сестры… Миша решил написать об этом домой и братцу в Питер, посоветоваться. Папенька и маменька, верно, будут очень довольны…

В восемь часов вечера солнце еще не заходило, и видны были главы якутских церквей. У заставы на дрожках, в сопровождении двух конных казаков, офицеров встретил городничий, рослый, седоусый старик, одетый не по-зимнему — в шинели и фуражке.

Невельской стал расспрашивать о дальнейшем пути, готовы ли кони, какова дорога на Аян, идут ли грузы для Амурской экспедиции и для Камчатки и что делает областной начальник Фролов.

Хотя городничий от некоторых ответов уклонялся, но можно было догадаться, что дела из рук вон плохи.

— Позвольте, я сейчас же еду к Фролову! — сказал капитан.

Городничий предложил свои дрожки, сказал, что сочтет за честь, и Невельской на рысаке помчался в город.