Лев Жданов - В сетях интриги

– Прежде всего успокойся… Наверно, твой… друг был достаточно осторожен, и никто не видел того, чего не хотела бы и ты сама…

– Пожалуй, верно… Он так меня любит, так жалеет… Ну, а муж? Если он узнает? Он убьет его… меня…

– И этого не бойся. Откуда ему узнать? Он сам не спросит… Ты не скажешь. Вот и все. Да если бы и узнал…

– Ну, ну?.. Что же тогда?..

– Ничего. Принцы за это не убивают. Они сами по опыту прекрасно знают, какая ничтожная вещь любовное увлечение… Будь спокойна…

– Правда, правда… Константин часто даже хвалился этим… Значит, ты думаешь, и твой?..

– Мы сейчас о нем не говорим, – хмуря брови, перебила Елизавета. – Ну, теперь легче стало? Утри глаза, носик… Он у тебя совсем покраснел… Ребенок ты, больше ничего…

– Так ты полагаешь – успокоиться? Хорошо, я постараюсь… Мне самой неприятно… Хотелось бы вспомнить, пережить счастливую минуту… Молчу, молчу. Я тебе ничего не говорю… Только хочу не бояться… И ты правда утешила меня… Милая… Постой. А… это не грешно? Мама и пастор наш там, дома, говорили, что грех изменять мужу… И тут священник. Что, если грешно?..

– Утешайся тем, что будешь находиться в большой… и хорошей компании!

– Правда, правда твоя! – вдруг весело подхватила Анна и по-детски расхохоталась. Но сразу снова стала серьезной.

– Нет… Я все-таки думаю, надо признаться духовнику… Пусть разрешит меня. Тогда совсем будет хорошо, когда покаюсь… Греха и не станет, правда?

– Пожалуй, правда… А кто твой духовник? Не исповедник императрицы?

– Нет, а что?

– Тогда можно, признавайся своему… А духовник государыни, пожалуй, мог бы еще спутать: вдруг на бабушку наложит епитимью за внучку!

– Ты шутишь? Ну, конечно… Этого я не боюсь. Внучкам, пожалуй, за бабушку пришлось бы гораздо больше поклонов бить, если бы уж так… Я тоже не ребенок… Вижу, понимаю все… Право, Элиза…

– Я и не сомневаюсь, мой друг! Ну, а теперь, большая женщина, если слезы высохли и личико снова смеется, все обстоит в порядке. Иди спать… Моя камеристка проводит тебя вместе с негретенком Али… А я тоже устала… Доброй ночи…

– Доброй ночи… Милая… добрая… Впрочем, нет! Ты жестокая… тебя так любят, а ты… Молчу, молчу!.. Слушай, дай ушко… Я признаюсь: я так сейчас счастлива… и хотела бы, чтобы все… и ты… Ушла, уже ушла… не хмурься…

Крепкое объятие, звонкий поцелуй… и Анна выпорхнула из комнаты так же мгновенно, как и появилась…

Долго еще сидела Елизавета, одинокая, задумчивая… Слезы порою скользили по бледным щекам… А грудь так сильно, тяжело вздымалась, стройная, молодая грудь…

Прошло еще несколько дней.

Идет к ущербу полная луна. Но еще довольно свету бросает она на поляны тихого парка в свежие вечерние часы… Густо сбегаются тени в глубине загадочных аллей. Белеют мраморные группы влюбленных богов и богинь на пьедесталах среди зелени парка… Мелькают влюбленные пары по аллеям его, проходят мимо пруда, тонут во мраке кустов и дерев…

Снова сидит у своего окна наверху встревоженная Варвара Головина.

Она видела, как нынче перед ужином прошел домой Александр с Адамом Чарторижским. Ждет, когда снова мелькнет стройная фигура князя Адама на усыпанной песком площадке, смотрит, не появится ли у раскрытого окна снова Елизавета, чтобы спуститься, побеседовать с одинокой женщиной, разогнать тоску этой принцессы, которую горячо и бескорыстно полюбила добрая женщина…

Долго и напрасно ожидает она!..

Может быть, Александр на сегодня изменил своим привычкам, не заснул на диване, не оставил жену с приятелем?.. Втроем сидят, ужинают, ведут дружескую беседу…

Успокоенная, отходит от окна Головина.

Муж входит…

– Ты не спишь еще, ВагЬе? А я думал…

– Не спится… А ты откуда?

– С дежурства, из дворца… Заходил вниз, хотел поговорить с князем… Не удалось. Храпит на своем диване так, что слушать приятно. Устал, бедный, на «службе» в этой глупой Гатчине да в Павловске…

– Спит? – переспросила жена. Хотела еще что-то спросить, но удержалась…

Легла. Но ей не спится. Ей так вот и чудится: столовая внизу… Елизавета и «неотвязный гость» сидят вдвоем, ужинают, болтают… О чем говорят они? Потом выходят на террасу, увитую зеленью, куда не проникают и днем чужие взоры… И там снова сидят, вдыхают опьяняющие ароматы цветочных куртин… Ловят взорами игру света и теней в тихом, освещенном луною саду… Тихо, с перерывами, говорят о чем-то… О чем?..

Вот будто слышит, видит все это чуткая, заботливая Головина и шепчет невольно:

– Господи, защити ее… охрани… Избавь от искушения…

С этими мыслями, с этим полушепотом и затихает добрая женщина, даже перекрестив кого-то издали своей тяжелеющей от дремоты рукой…

Еще через несколько дней, утром, когда Головина с Длинной Анной, Толстой, сидели за клавесином, разбирая какой-то новый красивый романс, дверь осторожно растворилась, вошла Елизавета в легком белом платье вроде греческой туники, с золотой цепью на шее.

Она поздоровалась с Толстой, взяла за руку Головину и увлекла ее прямо в спальню, сама заперла за собой дверь на ключ, бросилась на шею подруге, и вдруг слезы хлынули у нее из глаз. Но лицо оставалось сияющим, радостным.

– Что с вами, ваше высочество? – бледнея от какого-то дурного предчувствия, спросила хозяйка.

Неожиданная гостья сдержала на миг рыданья, прильнула совсем к уху преданной женщине, еле слышно шепнула:

– Барбетта, если бы ты знала, как я…

Вдруг сильный стук раздался в дверь. Фраза замерла на устах…

– Кто там? – с невольным раздражением от нежелательной помехи спросила Головина.

– Ваше сиятельство, их сиятельство, матушка ваша, изволили пожаловать из деревни, – раздался голос камеристки.

– Я после, я потом… Идите, встречайте! – торопливо заговорила Елизавета и так как первая была у двери, повернула ключ…

Очень была рада Головина приезду матери, но невольная досада щемила ей сердце.

– Если бы это пятью минутами позже!

Очевидно, большую тайну собиралась открыть подруге Елизавета… Но уж больше никогда она не поминала об этой минуте и не сказала Головиной, что заставило ее прибежать так внезапно, плакать радостными слезами? Чем потрясена так была молодая, пылкая женщина?..

Август на дворе. Лето подходит к концу, двор из Царского Села переехал в Таврический дворец. Но важные вести несутся со всех сторон… Не было еще такого богатого событиями лета, как настоящее.

Сильно недомогала императрица, но сейчас словно живой водой окропили ее важные вести. Ободрилась, просияла, ходит по-старому… А то и ступить ей было трудно: ноги отекли, сердце сжималось… Дышать было тяжело…