Анатолий Знаменский - Обратный адрес

— Все, понимаете, хотят какой-то поэзии, привнесённой со стороны, и это злит ужасно. Поэзию и красоту хотят, видите ли, найти где-нибудь на дороге, как ржавую гайку или обронённый каким-то растяпой кошелёк. Не так ли? Но ведь этаким манером вы её никогда не найдёте. Она в душе должна обретаться, в вашем мироощущении, молодой че-а-эк. Иначе…

Подумал ещё, пожевал что-то мысленно и сказал, как приговор:

— В руку эту штуку не возьмёте, уважаемый. То, что вам хотелось бы найти, оно — везде, во всём, по крупице…

В этом-то и вся сложность. Иначе от счастливых на этом свете проходу бы не было.

Посмотрел Федор на строптивого директора и вдруг вспомнил последний свой разговор с Аношечкиным — железным прорабом. Другие тогда были слова, но вроде о том же самом…

Что за чёрт, сговорились они, что ли? Аношечкина-то Федор откровенно уважал, а этого старичка пока не знал как следует. Но хорошо уж было то, что не с Гигимоном приходилось о жизни толковать.

— Понятно, — сказал Федор, несколько ошарашенный этим диспутом. — А с работой-то как?

— Я же сказал. Нужны трактористы — в первую голову. Каменщики, маляры, штукатуры. Подайте заявление.

Да он бы и подал! Трудно, что ли, написать бумажку? Поработал бы в совхозе, поговорил бы ещё с этим занятным дедом! Выяснил такую ускользающую тонкость, откуда взялись и под каким таким зодиаком выросли все эти бродяги, что вкуса земли не знают. И куда старик раньше смотрел. Охота ещё послушать умного человека.

Он бы написал заявление! Но сейчас за дверью сидела Ксана. Сейчас, именно в данную минуту, переходить на позиции патриархального крестьянства он не мог.

— Документы не забудьте! — завопил старичок.

Федор взял бумаги и выбрался из кабинета, словно из парной. Даже пот прошиб с непривычки. Ещё нигде не разговаривали с ним подобным образом. Не давили на психику.

Чёртов старец! И о романтике вспомнил!

Ксана лениво поправляла причёску, даже не помышляя о сложных проблемах, которыми мучился директор. Оглянулась вальяжно, с томительной улыбкой:

— Ну, что?

— Откуда вы его выписали? — кивнул Федор на дерматиновую обивку.

— А что?

— Про какую-то згу начал меня допрашивать. И про чапиги.

Ксана улыбнулась с сочувствием:

— Про згу он частенько спрашивает. Для юмора, — пояснила она. — А вообще он кандидат наук и хозяин хороший.

Федор достал папиросы, пристроился у подоконника, под форточкой. Не хотелось уходить из этой светлой комнаты, да и некуда было ему спешить. Прикуривал и смотрел через огонёк спички на девушку. Искал, о чём бы поговорить.

— Что ж она означает, эта самая зга?

Ксана перестала трещать на машинке.

— Ничего особенного. Колечко под дугой, куда раньше колокольчик привешивали. Когда тройками ещё ездили. В песнях, помните, колокольчики-бубенчики…

— Вот старый хрыч! — тихо выругался Федор, покосившись на дверь. — Что ж я ему — для потехи, что ли? В вашем совхозе и точно — зги не видать!

— Почему? Совхоз у нас рентабельный, — возразила Ксана даже с некоторой обидой. — И животноводство. А из нашей розы духи «Красная Москва» делают.

— С таким директором, ясное дело, не пропадёте!

Человек приходит с квалификацией, а он ему — про згу и в пастухи приглашает!

— Пастухи у нас в наличии, а возчики и строители, правда, нужны. У вас какая специальность?

— Строитель. Прорабом последнее время был.

— Странно. Прораб скоро нужен будет, документацию на технологический корпус ждём со дня на день.

Видимо, вы ему чем-то не пришлись. Хотите, я поговорю ещё? Оставьте документы. Я, пожалуй, попробую… И он почему-то предпочитает местных,

— Да нет уж, спасибо. Он мне тоже чем-то не пришёлся, — сказал Федор. Документы этой рыжей секретарше он показывать не хотел.

— Строители нам скоро нужны будут, — с видимым сожалением повторила Ксана. — Может, зайдёте ещё?

В сожалении Ксаны сквозила личная заинтересованность.

— Зайду, ясно. Какие наши годы! — сказал Федор от порога с привычной лихостью. — Вечерком, значит, встретимся? В кино?

Она глянула исподлобья и чуть насмешливо, опахнув крашеными ресницами. И снова он отметил во взгляде её скрытое обещание. Улыбнулся с понятием и, нагнув голову, вышел из приёмной.

У самого крыльца приткнулась грузовая машина. Водитель копался в моторе, сучил засаленными локтями и мычал знакомую песенку про город Ереван. Под радиатором белели знакомые цифры — «66-99»,

— Привет, Хачик! — сказал Федор.

Водитель ещё поковырялся в моторе, кинул ключи под сиденье и, выпрямившись, подал руку:

— Привет! Какими судьбами? Может, подкинуть?

— Мне в другую сторону, — мотнул головой Федор.

— А то могу. Как раз дальний рейс предстоит, за пределы района.

— Далеко?

— О-о, брат! В Ново-Кубанку, к Первицкому, — сказал Ашот гордо. — Услыхал старик, там какую-то кустовую пшеницу затевают, хочет глянуть. А разворачиваться аж в Краснодаре будем, у проектировщиков.

— У вас же розы, на кой чёрт ему пшеница?

— Так все одно с другим связано! А он у нас вообще падкий на всякие новые сорта — кандидат наук. Так не едешь?

— Пока нет. Я тут хочу тоже… вроде как опытную делянку присмотреть. Есть тут неплохие делянки, Хачик.

— Смотри, а то прихвачу. В кузов, с ветерком!

Судя по разговорчивости, Ашот был явно в хорошем настроении. Да и какой шофёр не радуется дальнему рейсу летом, по хорошим степным дорогам!

Он вытер ладони мягкой ветошкой и взбежал на крыльцо, помахав прощально: извини, дескать, дела! А дверь перед ним распахнулась как-то сама по себе, и Ашот едва не столкнулся на пороге с золотоволосой Ксаной.

Федор не знал, почему зрение его так обострилось в это короткое мгновение, но ясно заметил, что горбоносый шоферюга слишком уж вольно подхватил её за локоток и вроде даже прижал дурашливо, а в голубых глазищах Ксаны промелькнула тёплая домашняя радость.

— Наконец-то! — пропела Ксана, закинув голову, не проявляя никакого желания отрываться. — Проходи скорее, Ипполит Васильевич ведь давно уже готов! И по дороге не забудь…

Дверь за ними захлопнулась.

Та-а-ак… Со стороны, конечно, легко ошибиться, но… довольно близкие отношения. Слишком уж нахально ведёт себя с нею этот заезжий Хачик.

Федор сгоряча пнул в резиновый скат, плюнул и, поправляя кепку, тронулся со двора. Делать в совхозе нечего. Придётся ещё в леспромхозе прозондировать обстановку, а нет — вообще распрощаться со станицей.

А Нюшка — подлюка. Не того человека выбрала для подвозки дров!

Он не пошёл обратной дорогой. Спустился узкой тропинкой к речке и двинулся к станице берегом, минуя кусты и вороха обсыхающего наплава. Посвистывал и размахивал гибкой хворостиной, сшибая желтоватые барашки с тонких вербовых веток. Речка затаённо ворковала под обрывами, звенела на каменистых перекатах, пенилась в неукротимом стремлении к степному раздолью, к разлившейся Кубани. А Федор двигался навстречу вешней воде, и в глазах было одно сплошное мелькание от блестящих волн, вербовых кустов, битого каменного плитняка и солнечных брызг — не за что уцепиться. Шёл навстречу воде, а его будто сносило и сносило куда-то в сторону,