Ирина Звонок-Сантандер - Ночи Калигулы. Падение в бездну

Гай на этот раз не собирался приносить человеческие жертвы. Он удивлённо взглянул на низкорослого полного сенатора и ухмыльнулся. Ему нравилось сознавать себя всемогущим, распоряжающимся чужой жизнью и смертью.

От неловкого движения Аспрената тело убитого фламинго свалилось к ногам Калигулы. Небольшая птичья голова с клювом, открытым в предсмертном крике, осталась лежать на алтаре. Из перезанной шеи фонтаном брызнула кровь. Капли, подобно россыпи мелких круглых рубинов, повисли на белой тоге сенатора и пурпурной мантии цезаря.

По амфитеатру пополз шёпот: «Дурное знамение!» Гай отрешённо разглядывал обезглавленного фламинго, затем брезливо пододвинул ногой птицу поближе к испуганному Аспренату.

— Дурное знамение?! Не для меня, для тебя! — заявил он, пристально глядя в посеревшее полнощёкое лицо сенатора. И захохотал, намеренно придавая смеху зловещие интонации, чтобы напугать Аспрената и отвести от себя беду.

Гай повернулся спиной к алтарю и двинулся к императорской ложе. Аспренат в одиночестве заканчивал жертвоприношение. Он взгромоздил тело птицы обратно на алтарь, ещё сильнее запачкав в крови руки и тогу. Вспарывал брюхо, доставал кишки, осматривал печень. И жалким испуганным голосом уверял, что знамения благоприятны, что на внутренностях нет изъяна. Толпа ответила сенатору недоверчивой, насторожённой, суеверной тишиной.

Калигула тяжело уселся в мраморное кресло. Цезония, намереваясь ободрить его, заметила:

— Бедный Аспренат! Жертвенная кровь пролилась на его тогу. Боги хотели сказать, что его гибель близка!

Калигула невольно взглянул на собственную мантию. Капли крови попали и туда, но, слившись с пурпурным цветом, стали почти незаметными.

— Мне снился страшный сон, — помолчав немного, сказал он Цезонии. — Я восходил на небо по золотой лестнице. Рим с высоты казался серым, грязным муравейником. Ступени тонули в облаках. Боги-олимпийцы приближались ко мне с каждым шагом. Я чувствовал их дыхание, от которого дрожали облака. Ещё немного — и я заберусь на небеса и воссяду на золотом троне Юпитера! И тут лестница окончилась. Я медленно побрёл по облакам, почти по колени увязая в мягком туманном месиве. Вокруг было пустынно, словно боги в испуге попрятались от меня. Я шёл по облаку, разыскивая их и зараннее предвкушая победу. И вдруг я увидел Юпитера! — Гай судорожно сглотнул. В зелёных глазах появился испуг минувшей ночи. — Он был огромен, словно Александрийский маяк! Сколько ни задирал я голову — лица Юпитера не видел. Только ступни чудовищных размеров с ногтями, покрытыми золотом. Раздался голос, напоминающий раскаты грома: Юпитер сердился на меня за то, что я осмелился сравняться с ним. Я намеревался ответить богу дерзко и оскорбительно, но не сумел, охваченный оцепенением, обыкновенным для сна. Юпитер медленно поднял правую ногу и столкнул меня с небес! Я падал вниз, в ужасе видя кровавую бездну, открывшуюся на месте Рима!

Цезония погладила его ладонь, сильно вцепившуюся в мраморную львиную голову, служившую подлокотником императорского кресла.

— Это всего лишь сон! Забудь! — как можно мягче посоветовала она.

— Проснувшись, я послал спросить оракула храма Фортуны, что означает мой сон. Час назад мне доставили ответ: «Берегись Кассия!» Те же слова, умирая, шептала Друзилла. Перед смертью ей открылось будущее!

— Друзилла сказала: «Берегись Лепида», — тихо напомнила Цезония.

Гай молчал, устало прикрыв глаза. Кассий и Лепид давно слились в его восприятии в одного человека, мужа Друзиллы.

— Я обогнал судьбу! — вдруг встрепенулся он. — Убил Кассия, прежде чем он мог пожелать мне смерти! Теперь мне некого опасаться!

Цезония облегчённо улыбнулась:

— Ты правильно поступил, Гай! Недоброжелателей нужно уничтожать прежде, чем они проявят себя врагами!

— У меня много врагов! — хмуро пожаловался Калигула и немедленно получил от жены ответ:

— Убей всех, чтобы не осталось никого, желающего отомстить!

Гай кивнул, соглашаясь. Были и другие знамения, напугавшие его, склонного к суевериям. Он решил посоветоваться о них с Цезонией.

— В прошлом году в мартовские иды молния ударила в капитолий Капуи, — рассказал он. — Мартовские иды! Для рода Цезарей этот день приносит несчастье. Божественный Юлий был убит в Сенате в пятнадцатый день марта. Я видел Тиберия, задыхающегося в предсмертной агонии в тот же проклятый день. Он прожил ещё сутки и умер на следующий день, но смерть подкралась к его ложу именно в мартовские иды!

Калигула замолчал, вспоминая страшного Тиберия и подушку, ускорившую его кончину. Тиберий тогда доживал семьдесят восьмой год, а Гаю всего только двадцать восемь! Хоть и выглядит он, измучанный бессонницей, подозрениями, страхом и собственными выходками, почти на сорок.

Неожиданно он засмеялся сухо и хрипло. Цезония зачарованно смотрела на тонкие губы Гая, исказившиеся в болезненно-страшном оскале.

— Я не поступлю подобно Юлию Цезарю, который, получив предупреждение опасаться мартовских ид, пошёл в этот день в Сенат! — отчаянно прохрипел он. — В этот день, несчастливый для всех Юлиев, я буду далеко от Рима — в Александрии! Сенат я вскоре разгоню. Преторианцев тоже; я перестал доверять им. Теперь охранять меня будут германцы-телохранители!

Возвращаясь в Рим из галльского похода, Гай велел набрать среди жителей прирейнских племён отряд телохранителей: рослых, высоких, плечистых, светловолосых воинов. Римляне дивились их резкому говору и длинным спутанным волосам, возле ушей заплетённым в косы. Калигула хорошо платил им и восхищался дерзкой храбростью германцев и их способностью поглощать пиво бочонками. Телохранители-варвары были преданы щедрому императору и без зазрений совести соглашались считать Гая Цезаря богом. Римляне, хоть и обожествляли умерших цезарей, с трудом признавали божественность живого.

Цезония покрепче закуталась в красное покрывало из тонкой козьей шерсти. От смеха Калигулы и от его подозрений ей становилось холоднее, чем от январского ветра.

— Посмотрим представление, — попросила она. — Уже пора начинать.

Гай, подавая знак распорядителю, махнул жезлом с золотым орлом на конце. Зрелище началось.

«Лавреол» был излюбленным представлением римлян. Историю разбойника, грабившего одиноких путников на Аппиевой дороге, изловленного правосудием и приговорённого к распятию, сочинил некто Катулл, тёзка знаменитого поэта.

Мнестер, славный многими талантами (он пел, плясал, играл на флейте и лире, изображал пантомиму, декламировал поэзию, представлял мужские и женские роли), играл Лавреола. Калигула, позабыв о дурных предзнаменованиях, восхищённо следил за ужимками любимца. Мнестер размахивал огромным ножом, выкрикивал проклятия устрашающим голосом и, правдоподобно изображая ограбление, прокалывал оружием пузыри с бычьей кровью, спрятанные под одеждой других актёров.