Николай Садкович - Георгий Скорина

– Откуда бы это могло быть известно почтенному вице-приору? – ехидно усмехнулся Боризони.

Мусатти побагровел.

– Мне это известно, потому что юноша этот учился у многих уважаемых учителей и у меня.

– О, тогда другое дело, – сказал Боризони с подчеркнутой учтивостью. – Вы, дорогой маэстро Таддэо, так строги и требовательны к своим ученикам, что они бегут от вас, словно ягнята от грозы… И если этот еще уцелел, то кто же рискнет усомниться в его познаниях.

Ученые доктора не могли скрыть улыбки. Стычки Боризони с вице-приором были обычным явлением на заседаниях факультета, но на этот раз ему удалось особенно тонко поддеть старого ворчуна Таддэо. Вице-приор тяжело сопел на своем широком кресле, стараясь подавить в себе раздражение. Как всегда, его выручил седовласый Бартоломео Вольта.

– Что ж, – сказал он, поднявшись со своего места, – постановим допустить к экзамену ученика почтенного маэстро Таддэо, и пусть он покажет нам плоды строгости и требовательности своего учителя.

Мусатти был удовлетворен. Его раздражение против Боризони несколько улеглось. Снова обратившись ко всей коллегии, он сказал:

– Благодарю, ваши знаменитости, за доверие и обращаюсь к вам еще с одной просьбой. Юноша, о котором идет речь, одинок и беден. У него нет средств, чтобы внести установленную плату за экзамен, и он почтеннейше ходатайствует о праве быть допущенным к экзамену бесплатно.

В креслах послышался шепот и недоуменные восклицания.

– Напоминаю, – продолжал Мусатти, – что устав нашего, а также и других университетов предусматривает такого рода исключения «из особой милости и любви к богу».

– Пусть он войдет сюда, – предложил Вольта.

– Пусть войдет… – согласились другие.

Надо полагать, что почтеннейшие доктора ждали появления одного из тех странных полумифических существ, которые, по свидетельствам монаха Плано Карпини и венецианского купца Марко Поло, обитают в степях Великой Татарии. Интерес к испытуемому был так велик, что даже Боризони, который уже собирался спросить, почему маэстро Тзцдэо сам не уплатит установленного взноса за своего ученика, забыл об этом и устремил взор на дверь.

Георгий вошел и остановился в отдалении. Он был в своем новом праздничном платье. Голова его была обнажена. Члены коллегии с изумлением увидели красивого молодого человека, ничем не отличающегося от других питомцев университета.

– Имею честь, – произнес вице-приор торжественно, – представить вашим знаменитостям бакалавра Франциска, сына ныне покойного мессера Луки Скорины из города Полоцка, русского… Пусть он лично изложит свою просьбу.

Георгий подошел к столу.

– О знаменитейшие доктора, – начал Георгий на чистой и звучной латыни в том витиеватом стиле, который был тогда обязательным признаком высшей учености. – Из далекой земли русской прибыл я сюда. Отец мой, имя которого назвал почтеннейший вице-приор, был известным и уважаемым купцом славного русского города Полоцка. Ныне я остался сиротой и одинок на чужбине. Скромные мои сбережения были частью истрачены за время долгого пути, частью похищены бесчестными людьми. Ваш собрат, маэстро Таддэо Мусатти, приютил меня, предоставив возможность учиться у него и жить в его доме, не спрашивая за то с меня иной платы, кроме прилежания к науке, что делает честь его отзывчивому и человеколюбивому сердцу…

Мусатти, очень довольный стройной и красивой речью своего ученика, победоносно взглянул на Боризони, но тот постарался не заметить этого.

– Ныне я обращаюсь, – продолжал Георгий, – с почтительной просьбой допустить меня к соисканию степени доктора в медицинских науках без взноса платы.

Честное и открытое лицо юноши, искусная латинская речь, в которой скромность и учтивость сочетались с мужественным достоинством, произвели должное впечатление. Мусатти поднялся и протянул руку к столу.

– Вот две урны, – сказал он, обращаясь к синклиту. – Те из вас, которым угодно, чтобы мессер Франциск из Полоцка, русский, был допущен к испытанию бесплатно, благоволят класть шары в красную, утвердительную урну. Те, кому это не угодно, пусть опустят шары в зеленую урну, означающую отрицательный ответ.

Один за другим поднялись члены коллегии, направляясь к урнам.

Когда последний из них вернулся на свое место, вице-приор велел служителю вскрыть урны.

Двенадцать шаров лежали в красной урне.

Зеленая была пуста.

На следующий день, в субботу, шестого ноября, в тот же час, что и накануне, Георгий Скорина снова явился в капеллу святого Урбана, чтобы предстать перед экзаменаторами.

Он был впущен не сразу. Сначала коллегия избрала промоторов, которым поручалось производить экзамен. Их было пять: Франческо де Ноале, Франческо д'Эсте, Джеронимо Амулло, Джеронимо д'Урбино и Бартоломео Боризони.

– Мессер Франциск, сын Скорины из Полоцка! – провозгласил старший из промоторов, магистр Боризони. – Вам предстоит доказать, что вы действительно обладаете знаниями, дающими право получить высшую ученую степень. Готовы ли вы к этому испытанию?

– Я готов, – тихо сказал Георгий.

– Известны ли вам требования, которые предъявляет наш университет к ищущим степени доктора медицины?

– Да.

– Хорошо, – продолжал Боризони, – сегодня мы предложим вам некоторые вопросы из всей совокупности испытательного списка. Если ответы на эти вопросы не будут удовлетворительными, то ходатайство ваше о присуждении степени доктора будет отклонено. Если же, напротив, вы обнаружите надлежащие познания, то коллегия допустит вас к следующему, специальному экзамену, результаты коего окончательно определят вашу судьбу. Итак, вы готовы?

– Да, – ответил Георгий.

– В таком случае приступим. Первый предложенный вам вопрос изложен здесь.

Служитель подал Скорине трубочку пергамента.

– Повторите его вслух, – потребовал Боризони, – чтобы все присутствующие могли слышать, а затем, обдумав должным образом, отвечайте.

Георгий развернул пергамент и громко прочел:

– «Каковы главные органы человеческого тела? Какова деятельность каждого из них, в каком соотношении находятся они друг к другу и что узнаем мы об этом предмете из трактатов знаменитейшего Клавдия Галена, [50]которого по справедливости надлежит считать царем медицинской науки».

Пергамент возвращен служителю, экзаменаторы не сводят глаз с Георгия. В зале напряженная тишина, слышно, как потрескивают восковые свечи. Скорина медленно поднимается на кафедру, обводит взглядом присутствующих. Вот полное, немного насмешливое лицо Боризони, вот сверлящие маленькие глазки маэстро д'Эсте. Бледный, взволнованный Мусатти. Скорина улыбается ему и говорит твердым голосом: